Она положила руку ему на плечо и оттолкнула прочь.

– Теперь ты, – сказала она.

Он завозился с передним клапаном своего комбинезона, расстёгивая кнопки и стягивая его вниз, а она обвила ногами его шею, скрестив лодыжки за спиной. Она даже не смотрела на него, на то, как дрожит и кряхтит его сгорбленная фигура. Ей и не хотелось на это смотреть, это было слишком гадко: эта большая торчащая красно-фиолетовая штуковина, верхняя часть которой напоминала шлем, его кулак, сокращающийся в таких жутких судорогах – можно было подумать, будто он доит корову. В конце он издал удивительно мягкий хныкающий звук: похожий издают младенцы во сне. Её ноги всё ещё обвивались вокруг его шеи, и он наклонил голову вперёд, повернул вбок и припал ртом к мягкой прохладной жемчужно-серой плоти позади её колена. Так странно выглядела эта большая башка с подушкой сальных рыжих кудрей, просунувшаяся между её коленями, подобно отрубленной голове на блюде.

Он заговорил, но она его остановила.

– Брось! – яростно прошипела Лэтти, схватив его за ухо и сильно вывернув его. – Вот не начинай затирать тут мне про любовь. Ты меня не любишь, я тебя не люблю. Никто никого не любит. Ясно? Усёк?

Он что-то промямлил, пытаясь кивнуть, и она отпустила его ухо, которое вспыхнуло ярко-красным.

Она не могла сказать с уверенностью, куда подевалось вещество, которое он из себя выкачал, – как она предположила, оно пролилось на пол или разбрызгалось по лавке. В один из совместных вечеров она набрала каплю его на палец и из любопытства попробовала на вкус, самую чуточку, самым кончиком языка. Вкус оказался странным – словно кто-то размочил в молоке опилки и сдобрил щедрой щепоткой соли.

Только представь, как сгустки этой слизи, липкой и горячей, попадают внутрь тебя, а из них вылезают эти крошечные головастики и мчатся наперегонки друг за другом вверх по канальцам твоего тела!..

Она никогда никому не позволяла делать с собой такое, хотя пытались многие, включая Джимми Уолдрона – у Атертонов в прошлое Рождество. Он уже вырос, обучался на учителя или что-то в этом роде и занимался регби. Кажется, он забыл, как зажал её в туалете в тот день, в далёком детстве. Зато она не забыла. О да, она ничего не забыла! После того как он рухнул на пол в зимнем саду, когда она со всей силы двинула коленом ему в промежность, его пришлось забрать от Атертонов домой. Возможно, этот случай научит его не совать руки туда, куда не просят.

Фонси надел комбинезон, перебрался на другую лавку и теперь снова опёрся на локоть, глядя на неё с полоумной ухмылкой. Она задёрнула колени тяжёлой тканью юбки. Жаль, что она не сможет сообщить Белой Мыши, чем занималась её падчерица всего минуту назад. Может, в следующий раз стоит заставить Фонси разбрызгать его сок по всему подолу, а потом повесить платье обратно в шкаф и дать этой суке повод задуматься…

– Ты когда в школу-то вернёшься? – спросил Фонси, закуривая ещё одну сигарету.

– Да я и не собираюсь, – ответила Лэтти.

– Ого! А что так?

– А просто не собираюсь, вот и всё.

– Твоему бате будет что сказать по этому поводу.

– Ну что ж, «батя» мой пусть что хочет, то и говорит.

Четыре года она провела в пансионе в Южном Уэльсе, отвратительной помойке неподалёку от городка, название которого она так и не научилась правильно произносить, поскольку в нём имелось около двенадцати согласных и почти ни единой гласной. Никому, кроме Доминика, она не сказала, что не станет возвращаться после рождественских каникул, а о причине не рассказала даже ему. Дело было в том, что её исключили; однажды ночью надзирательница застукала её с парнем, горожанином, у задних ворот: она стояла, зажав в ладони его отросток (он напоминал ей резиновую ручку от велосипедного руля), а он – наполовину запустив разгорячённую лапу под её форменный сарафанчик.

Этот случай сошёл бы ей с рук, если бы не стал ещё одним, и притом самым серьёзным, в длинном списке её так называемых безнравственных поступков. Ей не понравился разговор с мисс Хайфорд-Хили, директрисой, но это была небольшая цена за дар свободы, который так внезапно свалился прямо на неё. Хаха-Хихи, как все называли мисс Хайфорд-Хили, написала отцу, что его дочери не разрешат вернуться после рождественских каникул. Однако Лэтти удалось перехватить письмо – сколько дней она провела, затаившись на лестничной площадке, продрогшая до костей в ночной рубашке, наблюдая через перила, не несут ли почту! – и теперь часами, как казалось, ворочалась в постели без сна, каждую ночь гадая, что именно сказать отцу, когда настанет время возвращаться к учёбе и придётся признаться, что её выставили за ворота. Вот ведь забавная штука: когда у неё так много всего на уме, такая банальная вещь, как исключение из школы, столь сильно отягощает её мысли. Порой очень сложно бывает объяснить своё собственное поведение, что правда, то правда.

12

Доминика Осборна Страффорд нашёл в гостиной. Баллигласс был выстроен с викторианским размахом и наверняка мог похвастаться двадцатью пятью, а то и тридцатью комнатами, но с годами населяющее дом семейство превратило его в компактное буржуазное жилище, состоящее лишь из кухни и столовой, мало-мальски пригодной для проживания гостиной, трёх спален, одной ванной комнаты и отдельной от неё ненадёжной уборной, в то время как остальной части дома дозволили погрузиться в состояние вневременной незыблемости, словно то были непосещаемые залы в музее, где хранились экспонаты, на которые никто не желал смотреть. Отец Страффорда в своё время ужал Розли-хаус ещё более радикальным образом и ныне уже почти не осмеливался ступать за пределы помещения, что когда-то служило ему кабинетом, но постепенно трансформировалось в универсальное убежище: установил там двуспальную кровать, ту, на которой они с женой спали в течение нескольких лет своего недолгого брака, газовую горелку, керосиновую печь, а также несколько всевозможным образом украшенных ночных горшков – часть коллекции, собранной неким забытым предком.

Уже стемнело. Шторы были задёрнуты, горели электрические лампы. Наследник рода Осборнов устроился в глубоком кресле у камина, на маленьком столике рядом с ним стоял поднос с чайным сервизом, а на коленях лежал раскрытый учебник медицины – юноша учился на втором курсе медицинского факультета Тринити-колледжа в Дублине. Лабрадор, тот самый, который ранее обдал весь холл брызгами талого снега, растянулся у ног молодого человека,