рубашку, с волосами, по-военному зачёсанными назад. Или возьмём Лэтти – когда Страффорд впервые познакомился с ней, она была одета в кавалерийские шаровары и куртку для верховой езды, хотя ни разу в жизни не садилась на лошадь. А ведь была ещё и миссис Осборн, которая до сих пор играла как минимум две роли: сначала – стереотипную «безумицу на чердаке», а затем, во время этого абсурдно-фарсового чаепития – юную и дерзкую венценосную особу с жемчужным ожерельем, как у королевы Елизаветы, в синем платье и сдавливающую гласные звуки.

Да что там говорить, ведь даже яблочнощёкая миссис Даффи, вполне вероятно, играла роль шаблонной служанки!

Но для кого они старались добиться такой убедительности, что, подобно даже лучшим из актёров, не вполне убеждали? И кто же созвал их вместе и назначил им роли в представлении этого театра теней?

Или ему всё это лишь казалось? В его работе всегда существовала опасность увидеть то, чего на самом деле не было, обнаружить закономерность там, где её не существовало. Полицейский настаивает на наличии умысла. Однако сама жизнь действует неумышленно…

И всё же здесь был убит человек, и ведь кто-то же убил его! Как минимум это точно произошло. А лицо, совершившее сей поступок, скрывалось где-то здесь, на виду.

Доминик заговорил, прерывая мысли детектива:

– Можно спросить вас кое о чём?

– Конечно.

– Почему вы решили стать сыщиком?

– Почему? – Страффорд отвернулся, внезапно смутившись. Это был вопрос, который он больше всего не любил и на который ему было труднее всего ответить, даже когда он задавал его самому себе. – Не знаю, смогу ли я вспомнить, – проговорил он уклончиво, глядя на огонь. – Не уверен, что так решил я; не уверен, что в этой жизни вообще кто-то что-то решает. По-моему, мы просто плывём по течению, а все наши решения принимаются задним числом. – Он прервался. – Вот вы, например, почему решили изучать медицину?

Теперь настала очередь молодого человека отвести взгляд.

– Не знаю, так же, как и вы. Наверно, я не продержусь до конца. Не могу представить, как я сижу в белом халате, прописываю пустышки и заглядываю людям в задний проход.

– Чем бы вы тогда предпочли заниматься?

– Ох, право, не знаю. Предпочёл бы валяться на пляже где-нибудь на острове, где угодно, лишь бы не здесь. – Он оглядел освещённую лампами комнату с затемнёнными углами. – В этом доме водятся привидения, вы об этом знали?

– Да, мне рассказала ваша сестра. И что же у вас за привидения?

– Самые обыкновенные. Это всё ерунда, разумеется. Мёртвые не возвращаются в мир живых – с чего бы им? Определённо, где угодно будет лучше, чем здесь.

Он потянулся за книгой, лежащей на полу. Страффорд понял намёк.

– Извините, – сказал он, собираясь встать, – видимо, мне стоит оставить вас наедине с вашей учёбой.

– Ах, да, моя учёба, – сардонически рассмеялся молодой человек, больше похожий в этот миг на свою сестру, чем ему хотелось бы.

Страффорд уже был на ногах, но пока медлил, засунув руки в карманы. Собака в полудрёме немного приподнялась и посмотрела на него, затем с глухим шмяком упала головой на ковёр.

– Последний вопрос, Доминик, если не возражаете. Я же могу называть вас Домиником?

– Как вам угодно. И давайте, спрашивайте что хотите.

– Кто был здесь, в этом доме в ту ночь, когда умерла ваша мать? Сможете вспомнить?

Молодой человек коротко взглянул на него и озадаченно нахмурился.

– В ночь, когда умерла моя мать? Зачем это вам? Это было много лет назад. Я был ещё ребёнком.

– Да, я знаю, – кивнул Страффорд, изобразив то, что считал своей самой обезоруживающей улыбкой. – А можете вспомнить, кто находился тогда в доме?

– Да кто мог здесь быть? Папа, моя сестра – ей было всего, не знаю, семь или восемь лет…

– Миссис Даффи?

– Да, думаю, она тоже была дома. А ещё у нас тогда были две горничные, жили в комнатах на чердаке. Не припомню их имена.

– И это всё? Больше никого?

Наступила тишина, а затем снаружи, из темноты, послышался слабый, мягкий звук скольжения. Наверное, подумал Страффорд, с крыши съехал кусок снега. Неужели наступила оттепель? Значит, будет слякоть – первый враг сыщика в поисках улик.

– Она, по-моему, тоже была здесь, – сказал Доминик.

– «Она»?

– Мисс Харбисон, как её тогда звали. Моя будущая мачеха.

– Ваша мачеха? – испуганно переспросил Страффорд. Он снова почувствовал, будто что-то соскользнуло и сорвалось вниз, но на этот раз не за окном. – Она была здесь, когда ваша мать… Не понимаю.

Из зала донёсся приглушённый, гулкий звук ударов бронзового гонга.

– Да, – сказал Доминик, пожав плечами. – Она была подругой моих родителей. Разве вы этого не знали? То есть во всяком случае, подругой моей матери, осмелюсь предположить. Кстати, это был гонг к ужину. Откушаете с нами? Честно говоря, я бы не советовал – вы ведь уже знакомы со стряпнёй миссис Даффи?

Страффорд ничего не сказал, только улыбнулся. Он думал о пудинге с говядиной и почками.

13

Нет, он не собирался оставаться. Полковник Осборн уже приглашал его отужинать, но Страффорд отказался, сославшись на то, что ему пора в «Сноп ячменя», поскольку время позднее, а с наступлением ночи дороги сделаются ещё коварнее. Спустившись по парадной лестнице, он остановился, чтобы обозреть искрящиеся поля. Небо прояснилось, и в бездонной бархатной тьме засверкали звезды. Далеко в лесу лаяла лисица. Ледяной воздух обжёг ему лицо. Он устал, очень устал. День уже, казалось, длился дольше обычного, и завершится, вероятно, ещё довольно нескоро.

Его автомобиль, пожилой чёрный «моррис-майнор», покрывала блестящая корочка инея. Он как смог соскрёб лёд с лобового стекла. Двигатель не заводился ключом зажигания, и пришлось орудовать рукояткой. Потребовалось с полдюжины резких поворотов, прежде чем механизм заурчал и ожил. Он опасался, что рукоятка крутанётся назад и сломает ему запястье.

Маневрируя по подъездной дороге, Страффорд слышал, как под шинами потрескивает лёд, устлавший мостовую. Он повернул налево, въехав передними колесами в две параллельные чёрные колеи на снегу. Обледеневшие деревья, призрачно-белые и суровые, высились перед ним в свете фар; их ветви вскидывались вверх, как будто в испуге.

Головоломка, сказал Доминик, и был прав. Детали валялись в беспорядке, а на крышке коробки не имелось никакой иллюстрации, которая могла бы ему помочь. Да и коробки-то не было.

Когда он добрался до «Снопа ячменя», глаза болели от яркого света заснеженной дороги. Он преодолевал особенно крутой и коварный поворот, как вдруг в огне фар из темноты на широко распростёртых крыльях прямо