– Это сам Лизард Кинг, – произнес он сухим, бесстрастнымтоном.

– Я знаю. Я видела.

Да – она видела, но появлявшиеся образы, словно пересохшаябумага, мгновенно сгорали под безжалостным, сфокусированным светом, которыйзажегся внутри нее; страх, который она испытывала, как бы превратил ее вувеличительное стекло, и она понимала, что, если им удастся вырваться отсюда,никаких воспоминаний об этом городке не останется: память станет золой,развеянной по ветру. Вот как это, конечно же, действует. Человек не можетсохранить такие чудовищные образы, такие чудовищные воспоминания и остаться в здравомуме, поэтому мозг превращается в печь, которая мгновенно сжигает все это.

«Вот почему большинство людей еще может позволить себероскошь не верить в привидения и заколдованные дома, – подумала она. – Потомучто когда разум обращается к чему-то пугающему и иррациональному, вродечеловека, которого заставляют взглянуть в глаза Медузы Горгоны, он забывает. Онобязан забыть. И Господи! Кроме того, чтобы вырваться из этого ада, я прошутолько одну вещь в мире – забыть».

Она увидела кучку людей на асфальте возле заправочной навыезде из города. У них были перепуганные, обычные лица, и носили они выцветшуюобычную одежду. Мужчина в замасленном комбинезоне. Женщина в медицинском халате– когда-то белом, а теперь грязно-сером. Старички – она в ортопедическихботинках, он со слуховым аппаратом, прильнувшие друг к другу, словно дети,которые боятся заблудиться в дремучем лесу. Мэри не нужно было объяснять, чтоэти люди, наряду с молодой официанткой, были живыми жителями Рок-н-Ролл-Рая,штат Орегон. Их заманили сюда таким образом, как хищный цветок ловит насекомых.

– Пожалуйста, давай выберемся отсюда, Кларк, – сказала она.-Пожалуйста. – Что-то застряло у нее в горле, и она зажала руками рот,опасаясь, что вырвет. Но она лишь громко рыгнула: ей обожгло горло, словноогнем, и она почувствовала вкус пирога, который съела в «Рок-энд-Буги».

– Все будет в порядке. Успокойся, Мэри.

Дорога – теперь, когда город кончался, ее уже нельзя былосчитать Мейн-стрит – проходила между пожарным депо слева и школой справа (дажев том состоянии всеобъемлющего ужаса, в котором она пребывала, ей показалосьнесколько экзистенциалистическим названием «Грамматическая школа Рок-н-Ролл»).Трое детей стояли на игровой площадке, безразлично глядя на проносившуюся мимо«Принцессу». Выше дорога огибала холмик, на котором стоял знак в форме гитары:«ВЫ ПОКИДАЕТЕ РОК-Н-РОЛЛ-РАЙ. ДОБРОЙ НОЧИ, ДОРОГАЯ, ДОБРОЙ НОЧИ».

Кларк свернул, не сбрасывая скорость; на дальнем конце виткадорога была заблокирована большим автобусом.

Это был не обычный желтый автобус, который они видели, когдавъезжали в город: этот сверкал сотнями немыслимых красок и тысячамипсиходелических фигур, словно громадный сувенир Лета любви. В окнах виселилипучки от мух и листовки движения за мир, и даже когда Кларк закричал иотчаянно надавил на тормоза, Мэри с фаталическим равнодушием прочла слова,летящие над разрисованной стенкой автобуса, как пузатые дирижабли: «ВОЛШЕБНЫЙАВТОБУС».

Кларк старался изо всех сил, но полностью остановить машинуне смог. «Принцесса» врезалась в Волшебный Автобус со скоростью около двадцатипяти километров в час, колеса у нее забуксовали, а шины отчаянно задымились. Сглухим стуком «Принцесса» ударилась в середину привязанного канатами автобуса.Мэри опять швырнуло вперед, несмотря на ремень. Автобус же слегка качнуло нарессорах, и все.

– Бежим! – крикнула она Кларку, но ее уже охватило удушающеепредчувствие, что все кончено. Двигатель стучал с перебоями, из-под помятогокапота вырывался пар, подобно дыханию раненного дракона. Когда Кларк переключилна реверс, машина дважды выстрелила, дернулась, как старая взмыленная собака, изастыла.

Сзади доносился вой сирены. Интересно, кто в этом городеполицейский. Не Джон же Леннго, который жил под лозунгом «Не доверяй власти», ине Лизард Кинг, который в городе явно числился криминогенным элементом. Кто? Икакое это имеет значение? «Может быть, – подумала она, – им окажется ДжиммиХендрикс». Это звучало глупо, но она лучше разбиралась в рок-н-ролле, чемКларк, и где-то читала, что Хендрикс был инструктором-парашютистом в 101-1воздушно-десантной дивизии. А разве не считается, что из военных выходятпрекрасные служители закона?

«Ты сходишь с ума», – сказала она себе, затем кивнула.Конечно, сходит. Даже какое-то облегчение при этом испытываешь.

– Что теперь? – обречено спросила она Кларка.

Он открыл дверь, сильно поддав плечом, потому что дверьслегка перекосило.

– Бежим, – ответил он.

– Какой смысл?

– Ты их видела. Хочешь быть такой?

Страх немного рассеялся. Мэри отстегнула ремень и открыладверцу. Кларк обошел вокруг «Принцессы» и взял ее за руку. Когда они обернулиськ Волшебному Автобусу, он больно сжал ей руку, заметив, кто выходит оттуда, –высокий мужчина в белой рубашке с отложным воротником, темных брюках игромадных солнечных очках, густые, иссиня-черные волосы были зачесаны от висковназад, напоминая утиную гузку. Он был немыслимо, невообразимо красив – дажетемные очки не могли его испортить. Полные губы приоткрылись в еле заметной,чуть ироничной улыбке.

Из-за поворота вылетел сине-белый патрульный автомобиль снадписью «ПОЛИЦИЯ РОК-Н-РОЛЛ-РАЯ» на борту и затормозил почти у самого бампера«Принцессы». Человек за рулем был черный, но совсем не похожий на ДжиммиХендрикса. Мэри не была уверена, но ей показалось, что представителем законабыл Отис Реддинг.

Мужчина в солнечных очках и темных джинсах теперь стоялпрямо перед ними, засунув большие пальцы в петли на поясе; его бледные рукисвисали, как мертвые пауки.

– Как поживаете? – Несомненно, тот самый протяжныймемфийский акцент. – Хотел бы приветствовать вас в нашем городе. Надеюсь, выостанетесь с нами на некоторое время. Городок наш небольшой, но мы гостеприимныи можем позаботиться о себе сами. – Он протянул руку, на которой сверкали тринеимоверно громадных перстня. – Я мэр в здешних местах. Звать меня ЭлвисПресли.

…Сумерки летнего вечера.

По дороге вы мэрию Мэри снова вспомнила концерты на которыхбывала ребенком в Элмайре, и тоска по безвозвратно утраченному на мгновениепробила оболочку ужаса, окутывающую ее, так похоже… и в то же время так непохоже. Никаких детей, размахивающих бенгальскими огнями: здесь было всего сдесяток мальчишек, сбившихся в кучку подальше от эстрады, настороженнымибледными личиками. Были среди них и те, кого они с Кларком видели возле школы,когда пытались вырваться в горы.

И никакого эксцентричного духового оркестра, который вот-вотзаиграет – а по всей эстраде (которая Мэри показалась не меньше ГолливудскойЧаши) рассеяны инструменты и принадлежности, видимо, самого большого в мире – исамого громкого, судя по усилителям – рок-ансамбля, апокалипсического сборищамузыкантов бибопа, от звуков которого, когда оно врубит все децибелы, должнысотрясаться окна на десять километров вокруг. Она насчитала дюжину гитар ибросила. Четыре полные ударные установки… бонги… конги… ритм-группа… круглыеподставки для хора… стальной лес микрофонов.