Люди закричали в один голос. Женщины заголосили, и Лентулпотянул Катилину за собой.

— Давай уйдем, а то мы опоздаем к Эвхаристу.

И даже когда оба патриция скрылись во мраке улицы, люди ещедолго смотрели им вслед, словно вспоминая демонический смех римского патриция,так потрясший их души.

А во многих домах уже горели светильники, пылали жаровни суглем и уставшие за день люди блаженно вытягивались у огня, благословляявеликого Лара, бога домашнего очага. Попадая под надежный кров толстых стен,они быстро забывали о разгулявшейся снаружи непогоде, словно каменные стеныдомов могли защитить их от всех тревог и забот нынешней ночи.

В одном из старых домов на Виминале уже давно горел свет вконклаве богатой римской матроны. Всюду были развешаны искусно вышитые белые ипурпурные шелковые ткани. На потолке и в углах конклава просматривалисьвылепленные фигуры Юноны в свадебных нарядах. В углу виднелась статуя богиниплодородия Феронии, которую многие римские женщины ставили в свои конклавы,прося у великой богини земли божественного плодородия. Над большим ложем,покрытым толстым слоем шерстяных тканей, висела картина, изображавшая жрецахрама Юпитера во время совершения им обряда жертвоприношения. Рядом стоялонесколько скамей, украшенных искусной резьбой и покрытых тканями из шелка. Нанекоторых из них лежали пуховые подушки с вышитыми изображениями восточныхязыческих богов — Осириса и Исиды, культ которых уже начал проникать в римскоеобщество. Стоявший в углу конклава светильник, сделанный в виде продолговатойчаши, отбрасывал причудливую тень на все происходящее, создавая красочную игрутеней на шерстяных и шелковых тканях, покрывающих все вокруг.

В конклаве было необычно тепло. Дома в городе отапливалисьпереносными жаровнями, куда насыпали горячих углей. Однако уже в это время дляотопления начали использовать горячий воздух, для чего рядом с конклавом идругими помещениями, которые хотели отеплить, складывали в земле печку, и теплошло в подземелье этой комнаты, нагревая все помещение. Сейчас в нем находилисьдвое, и язычок пламени светильника плясал по их обнаженным телам.

Тяжело дыша, Цезарь откинулся на ложе. Лежавшая рядомженщина мягко улыбнулась. Четко очерченный профиль, прямой римский нос, большиеглаза и чувственный рот принадлежали, несомненно, римской матроне, в которойлюбой римлянин узнал бы Сервилию, вдову Марка Брута.

Молодая женщина, оставшаяся одна в хаосе гражданской войны сдвумя маленькими детьми, сумела выстоять и даже дать достойное образованиесвоему сыну Марку и дочери Юнии. Более десяти лет назад она встретила Цезаря ис тех пор навсегда отдала ему свое сердце.

Слыша теперь рядом дыхание Цезаря, Сервилия удовлетворенноподумала, что их дружба не стареет, хотя ей уже почти сорок и она старше Цезаряна три года. Она знала — многие женщины в Риме мечтают понравиться Цезарю. Ихотя в последнее время он заходит к ней редко, каждый его приход был большимпраздником для нее. Она осторожно поцеловала его в плечо, и он вздрогнул.Женщина почти неслышно засмеялась.

— Ты умеешь уйти от всего того, что тебя окружает, иостаться наедине с великими богами. Даже здесь ты не бываешь рядом со мной.

Теперь рассмеялся Цезарь. Прижав к себе Сервилию и вдыхаяаромат ее распущенных волос, он тихо сказал:

— Я думаю, это единственный мой недостаток.

— Клянусь всеми богами, ты прав, — ласковопрошептала женщина, снова целуя его, — у тебя их вообще нет.

— Значит, я подобен великим богам, и мне нечегобояться.

— Да, — Сервилия провела рукой по грудиЦезаря, — ты непостижим, как Юпитер. Когда ты приходишь ко мне, я начинаюверить Гомеру. Такого мужчину, как ты, Пенелопа могла бы ждать всю свою жизнь.Ни одна женщина не скажет тебе большего, Цезарь, но мне нечего бояться, ты умени все понимаешь без слов. Даже моя дочь Юния говорит, что, когда ты смотришь налюдей, они не выдерживают твоего взгляда. Ты действительно самый великий извсех смертных.

Цезарь покачал головой, улыбаясь.

— Все влюбленные женщины говорят одинаково. Прости,Сервилия, но твой «великий» любовник уже пережил на четыре года действительновеликого Александра[64] и пока ничего достойного не совершил.Разве что удостоился любви такой женщины, как ты. И я ее очень ценю, поверьмне. Ни с одним человеком в мире я не бываю более откровенным, чем с тобой.

— Я знаю, — прошептала женщина, теснее прижимаяськ нему, — я тоже ценю это. Мой сын всегда говорит о тебе с такимвосторгом. Я очень хочу, чтобы он был похож на тебя, — добавила Сервилия.

Цезарь вдруг вспомнил Брута. Его устремленный на него взгляди его слова — «не посрамлю». В этот момент молния осветила дом Сервилии, иЦезарь вдруг почувствовал, как тело куда-то проваливается, исчезает. Головазакружилась, пламя светильника вдруг ударило прямо в глаза, и свет, вспыхнувярким огнем, стал меркнуть. По телу начали пробегать конвульсии. Правая руканеестественно выгнулась, оставшись лежать под телом, и он вдруг громкозастонал, откидываясь на ложе, широко раскрыв глаза.

— Что с тобой? — испуганно спросилаСервилия. — Опять началось…

Она знала о страшном недуге Цезаря. Десять лет назад онвпервые потерял сознание в ее конклаве, и она очень перепугалась, решив, что онумирает. Несколько дней спустя жрецы-авгуры объявили ей, что подобная болезнь —печать богов и ею отмечены очень немногие, избранные. Страшной болезнью,которую греки называли эпилепсией, болели Александр Македонский, Пирр,[65] Ганнибал,[66] Кир.[67] Жрецыобъяснили ей, что отмеченный этой болезнью способен общаться с богами, иженщина неистово верила им, ибо легко убедить любящую женщину висключительности ее избранника.

А сам Цезарь в это время был уже далеко. Он снова, каксемнадцать лет назад, лез на крепостные стены Митилен.[68] Мечв руке, и он карабкается по лестнице. Повержен один противник, второй. Онврывается на крепостные стены, закалывает еще одного врага. За ним идутримляне, его друзья. Он что-то кричит им, легионеры радостно отвечают.