Сенат взорвался негодующими криками. Цезарь повернулся кКрассу.

— Сравнение действительно удачное. У нашего консула посравнению с Катилиной тело действительно слабое.

— Зато у обоих нет головы, — добавил, нехорошоулыбаясь, Красс.

Сидевший в другом конце зала Катон, с ненавистью глядя наКатилину, сказал Катулу:

— Он действительно безумец, способный ввергнуть странув гражданскую войну. Нужно дать консулам неограниченные права для борьбы смятежниками и как можно быстрее провести выборы.

— Да, — согласился Катул, — иначе нас ждутсамые страшные проскрипции, которые римляне когда-нибудь видели.

Катилина, видя, что впечатление, произведенное его словами,смутило даже его сторонников, тут же примирительно заявил:

— Но я готов всегда подчиняться сенату и народуримскому во всех своих действиях и никогда не нарушу наших законов. Цицеронговорил, что я готовлюсь устроить резню в городе, посягнуть на жизнь сенаторови консулов. Я предлагаю Цицерону дать мне приют в своем доме. Я согласенпоселиться в его доме до выборов, дабы все знали, что я не замышляю ничегодурного ни против него, ни против сената и народа римского. А что касаетсяпогибшей Фульвии, то она действительно утонула, и претор Лентул может доложитьоб этом в сенате или в суде.

На этот раз крики были еще более громкими. Галеркавосторженно приветствовала его решение, и даже многие сенаторы, несогласные сним, выражали свое одобрение. Консул поднялся снова.

— Я счастлив тем доверием, которое готов мне оказатьКатилина, но, может быть, он все-таки скажет, зачем Манлий собирает войска?

— Я не знаю, — Катилина смотрел прямо в глазаЦицерону, — поезжай туда и спроси у него сам. А если боишься, возьми ссобой консульскую армию и докажи, что ты искусный боец не только в судебныхристалищах.

Цицерон побледнел от нанесенного ему оскорбления, а многиесенаторы встретили эти слова громким смехом. Консула не очень любили завысокомерный нрав и амбиции.

Катон, видя, что напряжение, вызванное речью консула,постепенно ослабевает, наклонился к Катулу.

— Выступи и ты, иначе мы сегодня ничего не решим.

Согласно существующим традициям, дважды в течение одногозаседания никто выступать не мог, и, дождавшись, пока Цицерон и Катилина сядут,Катул попросил слова. С трудом выйдя к центру зала, он начал громко говорить,почти кричать, своим истерически-крикливым голосом.

— Я смотрю на вас и удивляюсь, я сижу здесь ипереживаю, — куда я попал? На представление циркового искусства, где мимыпоказывают нам свое мастерство, или на заседание сената, опоры государства, чьилегионы раскинули свои знамена по всему миру? Клянусь всеми богами, мы илибезумны, или сошли с ума. Манлий стоит в Этрурии, совсем рядом, число его людейвсе время растет, а вы смеетесь, сидя в сенате, словно ничего не происходит.Поистине великий Юпитер не мог наказать вас сильнее. Что происходит с нами? Чтоможет случиться с нами, если мы опять ничего не решим? Манлий соберет своюармию, подойдет к стенам города, возьмет его штурмом и предаст огню и грабежамвесь Рим. Пока опасность, угрожающая нам, слишком мала, но она может вырасти,если мы не потушим этот огонь. Десять лет назад, когда мы получили сообщение изКапуи о восстании гладиаторов, мы даже не хотели обсуждать этот вопрос, авосстание превратилось в изнурительную войну, которую мы вели три года. Целыхтри года. Так неужели мы ничему не научились?

Катул помолчал, словно собираясь с мыслями. Провел рукой полицу.

— Видимо, не научились. Мы действительно погрязли всвоем праздном времяпрепровождения, в роскоши и разврате. Человек, в чьем домепроизошло страшное преступление, сидит среди нас, является нашим претором,римлянином, которому мы доверили наши судебные дела, а мы ничего не можем емусказать. А ведь шесть лет назад именно Корнелий Лентул был исключен из числасенаторов за безнравственное поведение. Но мы как будто забыли об этом и впрошлом году согласились избрать его своим претором, позволив ему снова входитьсюда и сидеть среди нас.

А сегодня мы уже серьезно обсуждаем вопрос об избрании навысший пост в государстве Сергия Луция Катилины, известного всему Риму своимразнузданным поведением, подлостью и бесчестием. Что с нами случилось, римляне?Неужели через несколько дней мы отправимся на Марсово поле и отдадим своиголоса этому насильнику и убийце, человеку, которого прокляли великие боги? Иэто в тот самый момент, когда он готовится поднять мятеж и начать гражданскуювойну.

— Никто не имеет права агитировать заранее, —закричал с места Луций Бестиа.

— Но никто не вправе оставаться безнаказанным, замышляяГражданскую войну, — возразил ему с правой стороны Катон.

Все снова закричали, заспорили, зашумели. Одни сенаторыподдержали Бестиа, другие Катона, и в курии снова вспыхнули ожесточенныегромкие споры, но неожиданно громко закашлял Катул, едва не упав. К нему быстроподскочил Ацилий, поддержав его. Многие вскочили, попытавшись прийти на помощьКатулу, но тот уже пришел в себя и, поблагодарив Ацилия, снова продолжал:

— Нельзя более медлить, римляне. Нужно что-то решать.Если мы ничего не предпримем сегодня, то завтра уже будет поздно. Костер,зажженный заговорщиками, должен сжечь их дотла.

Катул снова закашлял, поднося правую руку ко рту.Отдышавшись, он закончил:

— Я все сказал, теперь вы должны решать.

Он еще не успел дойти до своего места, как в зале вновьначался шум. Катилина напрягся, сделал резкое движение, словно сбрасывая с себяневедомого противника и узы, сковывающие его, встал и громко крикнул:

— Если кто-нибудь попытается разжечь костер, которыйбудет угрожать нашему благополучию, мы потушим его не водой, а развалинамиРима!

— Проклятый изменник! — закричал Катул, указываяна Катилину кривым немощным пальцем.

На этот раз кричали все — сенаторы, консулы, трибуны,преторы, галерка, даже писцы. Только несколько человек сохраняли спокойствие.Цезарь, посмотрев вокруг, обратился к Крассу, пожимая плечами:

— Катилина слишком невыдержан. Так нельзя, можно многоепотерять.

Он вдруг почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Ивздрогнул, увидев, как сверху на него смотрит, улыбаясь, Лукулл. Среди громкихкриков и разговоров он все время следил за Цезарем и Катоном, Катоном и Цезарем— словно единоборство этих двоих решало исход сегодняшнего заседания.

Шум в зале все усиливался, хотя председательствующий всевремя тщетно пытался воззвать к порядку. Наконец Катилина резко встал идемонстративно направился к выходу. За ним потянулись несколько сенаторов, егонаиболее близких сторонников. Лентул, сидевший рядом, остался, решивпосмотреть, чем все это закончится.

После их ухода принцепсу сената удалось установитьотносительную тишину. Выступивший затем Агенобарб предложил вручить консуламнеограниченные полномочия по управлению государством и дать согласие на созывизбирательных комиций. Против первого пункта резко выступил Марк Аттий Бальб,заявив, что оптиматы искусственно преувеличивают опасность. Однако еговыступление уже ничего не могло решить.