— Это почему же?

— Потому что они меня не видели, и Алку тоже!А Валерка засветился!

— Засветился? Это что, уголовный жаргон?

— Ну, не знаю, только все так говорят…

— Да, язык сейчас так замусорен… Постой, Стеша,выходит, вы собираетесь выслеживать преступников вдвоем с Аллой?

— Нет, конечно, просто нам с Алкой удобнее…

— Но это же немыслимо!

— Почему? Очень даже мыслимо! Ой, да вы не думайте,Юлия Арсеньевна, я к вам все равно ходить буду!

— Стеша, я вовсе не об этом беспокоюсь. Я боюсь затебя! Ты же еще совсем девочка… А тут преступники, с пистолетом…

— Вот вы, Юлия Арсеньевна, говорите, что этот Филяневиноватый… А между прочим, он обещал, что к Натке милиция приедет, сыщики тамкакие-то, а никто не приходил… Он думает, мы идиоты, а на самом деле всенаоборот!

— Но как же вы намереваетесь искать картину?

— Я еще не знаю… Вот Натка с Валерой вернутся избольницы, и тогда мы все будем обсуждать!

— Стешенька, а мне можно будет присутствовать?

— Нет! — отрезала Степанида.

— Почему?

— Потому что вам нельзя волноваться!

— Но я в неведении еще больше буду волноваться!

— Юлия Арсеньевна! Так нечестно!

— Нечестно? Почему?

— Потому что… Они же меня со свету сживут, если узнают,что я вам проболталась…

— Но почему?

— Как вам сказать… Ну, мы обычно взрослым ничего неговорим. Или уже только потом, когда все кончится…

— Ты полагаешь, что тебя сочтут предательницей?

— Ага! Иудой!

— Боже ты мой! — рассмеялась ЮлияАрсеньевна. — Ну и каша у тебя в голове. Ты хоть знаешь, кто такой Иуда?

— Предатель!

— А кого он предал?

— Кого? Не знаю, — призналась Степанида. — Акого?

— Иисуса Христа.

— Правда, что ль?

— Истинная правда. За тридцать сребреников.

— Это деньги такие?

— Да. Неужели ты ничего об этом не знаешь, Стеша?

— Почему? Знаю! Иисуса распяли на кресте. А потом онэто… вознесся. А на Пасху воскрес. Вы на Пасху куличи печете?

— Раньше пекла…

— А мы с вами вместе в этом году испечем, ладно? Я будутесто месить!

— Ты любишь куличи? — грустно улыбнулась ЮлияАрсеньевна.

— Люблю. Чтобы тяжеленькие и немножко мокренькиевнутри. А сухие не люблю. И еще обожаю яйца красить!

— Вон куда нас с тобой занесло, от предательства Иуды ккуличам!

— А про это все в Библии написано, да?

— Да, в Новом Завете. Библия, Стешенька, делится наВетхий Завет и Новый.

— А у вас есть Библия?

— Есть, конечно.

— А вы мне покажете?

— Ты никогда Библии не видела?

— Нет, не видела. А почитать дадите?

— Показать покажу, а почитать… Ты не поймешь, да искучновато, боюсь, тебе будет. Я попробую у кого-нибудь из знакомых раздобытьБиблию для детей, вот это действительно увлекательное чтение! Но знать все этопросто необходимо мало-мальски образованному человеку. Даже если не веришь вбога.

— А вы? Вы верите?

— Знаешь, раньше не верила, а с годами начинаю верить,но не в старика на облаке, а в существование высшего разума… Впрочем, ты это поймешьсама с годами.

— Тетя Липа тоже не верит, — кивнула Степанида.

— Это не удивительно, нас так воспитывали. Помню, когдая школьницей была, у нас в классе учился мальчик, Славиком его звали, тихий,умненький мальчик, хорошо учился, и вдруг откуда-то стало известно, что егоотец священник, так боже ты мой, что началось! Его задразнили, затравилибуквально… Я сама по дурости дразнила его, это уж потом мне моя бабушкаобъяснила, что к чему…

— А что же с этим Славиком сталось?

— Перевели в другую школу… Дети ведь жестокие… А ужпотом я случайно узнала, что Славик этот стал академиком. А большинство тех,кто его травил… Ах, к чему это я… Знаешь, Степушка, когда толпа или класского-то травит, это всегда ужасно! И ты помни… не надо к травле присоединяться!

— А если гада травят?

— Гада? Видишь ли, травля вообще страшная штука… Дажеесли травят, как ты выражаешься, гада… Он, может, и не гад вовсе, а так… мелкийгаденыш или просто человек, совершивший ошибку, а травля иной раз всю жизнь емуизуродовать может. А то и до самоубийства довести, не дай бог!

— Юлия Арсеньевна, вы вот говорите, что не верите, асами все время про бога вспоминаете!

— Ну, это просто так говорят…

— Понимаю!

— Я тебя наставлениями не очень замучила? —улыбнулась Юлия Арсеньевна.

— Нет, что вы, мне с вами интересно. Со мной так никтоеще не разговаривал… Ну все, вы, Юлия Арсеньевна, ступайте отдыхать, а я покатут приберусь! А в магазин точно не надо?

— Точно!

Степанида взялась за уборку. Ей доставляло удовольствиенаводить чистоту в этой уютной квартирке, и она чувствовала, что с каждым днемвсе больше привязывается к Юлии Арсеньевне… Ей было тепло в этом доме.Прибравшись, она решила погладить. Юлия Арсеньевна, правда, уверяла ее, чтолюбит гладить, но горка белья на стиральной машине все росла. «Может, и любитона гладить, но ей же тяжело», — подумала Степанида и быстренько поставилагладильную доску и взялась за дело. Утюг был хороший, фирмы «Ровента», гладитьим было приятно, а запах теплого свежевыглаженного белья действовал умиротворяющена растревоженную Степанидину душу. «Как же так вышло с этой чертовойкартинкой, — думала она. — И что теперь будет с Наткой? А с еемамой?» Степанида не слишком верила в то, что они сумеют вернуть картинку. А ужкак расстроится Наткин папа, ведь это его фамильная ценность, от предковдосталась… А вдруг это вправду просто случайное стечение обстоятельств иФилиппок не виноват? Нет, виноват, конечно! Этот его звонок… Алка же ничего неслышала. Стоп! А ведь в квартире у Аськи сделали такой телефон, что нельзя повторому аппарату подслушать разговор. Аська еще зимой про это говорила. Вдруг иу Натки такой? А она от волнения и перепуга все забыла?

— Стешенька, да ты все перегладила! — раздалсяголос Юлии Арсеньевны. — Но зачем? Я и сама бы могла…

— Юлия Арсеньевна, тут уж много накопилось, а мне надобыло что-то делать. И потом, когда гладишь, думать хорошо.

— Думать? Это верно, — улыбнулась ЮлияАрсеньевна. — И о чем же ты думала?