Слабый ропот прошел по рядам прихожан.

— Мне кажется, — задумчиво вымолвила Сильвия Питтстон, —будто я знаю лично всех тех, о ком говорится в Писании. Только за последниепять лет я зачитала до дыр три Библии, и еще множество — до того. Хотя книги идороги в этом больном мире. Я люблю эту Книгу. Я люблю тех, кто в нейдействует. Рука об руку с Даниилом вступала я в ров со львами. Я стояла рядом сДавидом, когда его искушала Вирсавия, купаясь в пруду обнаженной. С Седрахом, Мисахоми Авденаго была я в печи, раскаленной огнем. Я сразила две тысячи воинов вместес Самсоном и по дороге в Дамаск ослепла от света небесного вместе с Павлом.Вместе с Марией рыдала я у Голгофы.

И опять тихий вздох прошелестел по рядам.

— Я узнала их и полюбила всем сердцем. И лишь один, — онаподняла вверх указательный палец, — лишь один из актеров великой той драмыостается для меня загадкой. Единственный, кто стоит в стороне, пряча лицо втени. Единственный, кто заставляет тело мое дрожать — и трепетать мою душу. Ябоюсь его. Я не знаю его помыслов и боюсь. Я боюсь Нечистого.

Еще один вздох. Одна из женщин зажала рукой рот, как будтоудерживая рвущийся крик, и стала раскачиваться все сильнее.

— Это он, Нечистый, искушал Еву в образе змия ползучего,ухмыляясь и пресмыкаясь на брюхе. Это он, Нечистый; пришел к сынам израилевым,когда Моисей поднялся на гору Синай, и нашептывал им, подстрекая их сотворитьсебе идола, золотого тельца, и поклоняться ему, предаваясь мерзости и блуду.

Стоны, кивки.

— Нечистый! Он стоял на балконе рядом с Иезавелью, наблюдаяза тем, как нашел свою смерть царь Ахав, и вместе они потешались, когда псылакали его еще теплую кровь. О мои братья и сестры, остерегайтесь его —Нечистого.

— Да, Иисус милосердный… — выдохнул старик в соломеннойшляпе. Тот самый, кого стрелок встретил первым на входе в Талл.

— Он всегда здесь, мои братья и сестры. Он среди нас. Но мненеведомы его помыслы. И вам тоже неведомы его помыслы. Кто сумел бы постичь этуужасную тьму, что клубится в его потаенных думах, эту незыблемую гордыню,титаническое богохульство, нечестивое ликование?! И безумие, воистинуисполинское, всепоглощающее безумие, которое входит, вползает в людские души,точит их, будто червь, порождая желания мерзкие и нечестивые?!

— О Иисус Спаситель…

— Это он привел Господа нашего на Гору…

— Да…

— Это он искушал Его и сулил Ему целый мир и мирские услады…

— Да-а-а-а-а…

— И он вернется, когда наступит Конец света… он, Конецсвета, уже грядет, братья и сестры. Вы это чувствуете?

— Да-а-а-а-а…

Прихожане раскачивались и рыдали — паства стала похожа наморе. Женщина за кафедрой, казалось, указывала на каждого и в то же время ни накого.

— Он придет как Антихрист, алый король с глазами, налитымикровью, и поведет человеков к пылающим недрам погибели, в пламень мук вечных, ккровавому краю греха, когда воссияет на небе звезда Полынь, и язвы изгложуттела детей малых, когда женские чрева родят чудовищ, а деяния рук человеческихобернутся кровью…

— О-о-о-о…

— О Боже…

— О-о-о-оооооооо…

Какая-то женщина повалилась на пол, стуча ногами по дощатомунастилу. Одна туфля слетела.

— За всякой усладою плоти стоит он… он! Это он создал адскиемашины с клеймом Ла-Мерк. Нечистый!

Ла-Мерк, подумал стрелок. Или, может, Ле-Марк. Слово былоему знакомо, но он никак не мог вспомнить — откуда. На всякий случай он сделалзаметку в памяти — а у него была очень хорошая память.

— Да, Господи! Да! — вопили прихожане.

Какой-то мужчина пронзительно завопил и упал на колени,сжимая голову руками.

— Кто держит бутылку, когда ты пьешь?

— Он, Нечистый!

— Когда ты садишься играть, кто сдает карты?

— Он, Нечистый!

— Когда ты предаешься блуду, возжелав чьей-то плоти, когдаты оскверняешь себя рукоблудием, кому продаешь ты бессмертную душу?

— Ему…

— Нечи…

— Боженька миленький…

— …чистому…

— А… а… а…

— Но кто он — Нечистый? — выкрикнула она, хотя внутриоставалась спокойной. Стрелок чувствовал это спокойствие, ее властныйсамоконтроль, ее господство над истеричной толпой. Он вдруг подумал с ужасом инепоколебимой уверенностью: человек, назвавшийся Уолтером, оставил след в еечреве — демона. Она одержимая. И вновь накатила жаркая волна вожделения —сквозь страх. Как будто и это была ловушка. Как слово, которое Уолтер оставилдля Элис.

Мужчина, сжимавший руками голову, слепо рванулся вперед.

— Гореть мне в аду! — закричал он, повернувшись кпроповеднице. Его исказившееся лицо дергалось, как будто под кожей егоизвивались змеи. — Я творил блуд! Играл в карты! Я нюхал травку! Я грешил! Я… —Его голос взметнулся ввысь, обернувшись пугающим истеричным воем, в которомутонули слова. Он сжимал свою голову, как будто боялся, что она сейчас лопнет,точно перезрелая дыня.

Паства умолкла, как по команде, замерев вполупорнографических позах своего благочестивого исступления.

Сильвия Питтстон спустилась с кафедры и прикоснулась к егоголове. Вопли мужчины затихли, едва ее пальцы — бледные сильные пальцы, чистые,ласковые — зарылись ему в волосы. Он тупо уставился на нее.

— Кто был с тобой во грехе? — спросила она, глядя ему прямов глаза. В ее глазах, нежных, глубоких, холодных, можно было утонуть.

— Не… Нечистый.

— Имя которому?

— Сатана. — Сдавленный тягучий всхлип.

— Готов ты отречься?

С жаром:

— Да! Да! О Иисус Спаситель!

Она подняла его голову; он смотрел на нее пустым сияющимвзором фанатика.

— Если сейчас он войдет в эту дверь… — она ткнула пальцем вполумрак притвора, где стоял стрелок, — готов ты бросить слова отречения ему влицо?

— Клянусь именем матери!

— Ты веруешь в вечную любовь Иисуса?

Он разрыдался.

— Палку мне в задницу, если не верю…