Стрелок взялся за револьверы.

— В тебе — демон, женщина, а не король. Но ты не бойся. Яего вытащу.

Слова возымели действие. Она вся сжалась в своемкресле-качалке и стала похожа на ощетинившуюся куницу.

— Не прикасайся ко мне! Не подходи! Ты не посмеешь коснутьсяНевесты Божией.

— Хочешь на спор? — ухмыльнулся стрелок и шагнул к ней. — Незевай, проверяй, как сказал старый картежник, открыв кубки и жезлы.

Гора плоти вдруг содрогнулась. Ее лицо превратилось вкарикатурную маску безумного ужаса. Растопырив пальцы, она сотворила передстрелком знак Глаза.

— Пустыня, — сказал стрелок. — Что за пустыней?

— Тебе никогда его не поймать! Никогда! Ты сгоришь! Сгоришь!Он так сказал!

— Я поймаю его, — возразил стрелок. — И мы оба знаем, чтотак и будет. Что за пустыней?

— Нет!

— Отвечай!

— Нет!

Он подался вперед, упал на колени и обхватил ее бедра. Онасжала ноги, точно тиски. Всхлипнула как-то странно и похотливо.

— Стало быть, демон, — сказал стрелок. — Ну, выходи, демон.

— Нет…

Рывком он раздвинул ей ноги и вынул из кобуры револьвер.

— Нет! Нет! Нет! — Она задышала прерывисто, хрипло.

— Отвечай.

Она тряслась в своем кресле, так что под ним дрожал пол. Сее губ слетали обрывки молитв и невнятных проклятий.

Он ткнул стволом револьвера вперед и скорее почувствовал,чем услышал, как воздух испуганным ветром ворвался ей в легкие. Она молотиларуками ему по голове; ее ноги бились об пол. И в то же самое время этогромадное тело стремилось вобрать в себя смертоносный предмет, вторгшийся всокровенное лоно; желало принять его в свое чрево. Никто их не видел — толькопыльное небо в синюшных кровоподтеках.

Она что-то выкрикнула ему, пронзительно и невнятно.

— Что?

— Горы!

— И что там в горах?

— Он остановится… с той стороны. Боже м-м-милостивый!..чтобы собраться с с-с-силами. П-п-погружение, медитация… понимаешь? О… я… я…

Необъятная гора плоти вдруг напряглась, подавшись вперед инемного вверх, однако он был начеку и не позволил ее сокровенной плотиприкоснуться к нему.

А потом она вдруг как-то сникла и съежилась. Разрыдалась,зажимая руками низ живота.

— Ну вот, — сказал он, поднимаясь. — Демона мы обслужили, а?

— Уходи. Ты убил ребенка Алого короля. Но ты за этозаплатишь. Уж будь уверен. А теперь уходи. Убирайся.

Уже на пороге он оглянулся.

— Никакого ребенка, — коротко бросил он. — Никаких ангелов,принцев и демонов.

— Оставь меня.

Он ушел.

Когда стрелок пришел на конюшню, на северном горизонтевстало мутное марево — пыль. Но над Таллом пока было тихо, мертвенно тихо.

Кеннерли дожидался его в конюшне, на усыпанном сечкойпомосте.

— Отъезжаете, стало быть? — Его губы расплылись вподобострастной улыбке.

— Да.

— Даже не переждавши бурю?

— Я ее опережу.

— Ветер всяко быстрей человека на муле. На открытомпространстве он вас убьет.

— Мне нужен мой мул, — просто сказал стрелок.

— Да, конечно.

Но Кеннерли не сдвинулся с места, а просто стоял, словнорешая, что бы такого еще сказать, и усмехался этой своей подхалимской,исполненной ненависти ухмылкой. А потом его взгляд скользнул куда-то поверхплеча стрелка.

Стрелок шагнул в сторону и обернулся — тяжелое полено, скоторым набросилась на него Суби, со свистом рассекло воздух и только легонькозадело его по локтю. Сила размаха не позволила Суби удержать полено в руках, ионо грохнулось на пол. Наверху, на сеновале, испуганно заметались ласточки.

Девушка тупо уставилась на стрелка. Ее перезрелая пышнаягрудь распирала застиранное полотно рубахи. Медленно, как во сне, она засунулабольшой палец в рот.

Стрелок повернулся обратно к Кеннерли. Тот растянул губы в широкойулыбке. Его кожа была желтой, как воск. Глаза так и бегали.

— Я… — начал он влажным, булькающим шепотом и не сумелзакончить.

— Мой мул, — напомнил стрелок.

— Конечно-конечно, — прошептал Кеннерли, и его ухмылка вдругсделалась удивленной. Он как будто не верил, что все еще жив. Он поплелся замулом.

Стрелок перешел на новое место, откуда было удобнеенаблюдать за Кеннерли. Конюх вывел мула и вручил стрелку поводья.

— А ты ступай, присмотри за сестрой, — буркнул он, обращаяськ Суби.

Суби тряхнула головой и осталась стоять на месте.

С тем стрелок и ушел, оставив их пялиться друг на друга впыльной, загаженной конюшне: старика с его болезненной ухмылкой и девицу с еетупым заторможенным упрямством. Снаружи по-прежнему было душно. Жара обрушиласьна него, как молот.

Он вывел мула на мостовую, поднимая сапогами облачка пыли.На спине у мула хлюпали бурдюки с водой, полные под завязку.

Он заглянул к Шебу, но Элли там не было. Там вообще никогоне было. Окна были заложены досками в ожидании бури. Элли так и не взялась зауборку после вчерашней ночи. Бардак в зале был жуткий. Воняло прокисшим пивом.

Он набил свой дорожный мешок кукурузой, сушеной и жареной.Вытащил из холодилки половину сырого мяса, разделанного для бифштексов. Оставилна стойке бара четыре золотых. Элли так и не спустилась. Желтозубое Шебовопианино безмолвно с ним попрощалось. Он вышел на улицу и укрепил свой дорожныймешок на спине мула. В горле стоял комок. Он еще мог избежать ловушки, толькошансы его были невелики. В конце концов, он же Нечистый.

Он шел мимо притихших в ожидании домов, чувствуя взгляды,нацеленные на него сквозь щели и трещины в закрытых наглухо ставнях. Человек вчерном прикинулся в Талле Богом. Он говорил про ребенка Алого короля, про красногопринца. Но что это было: проявление вселенской иронии или акт безысходности?Хороший вопрос.