Он выбил ногой одну из досок покосившегося забора (онапереломилась пополам чуть ли не виновато, не издав ни единого звука) и, вскинувревольвер, промчался по пустынному двору, залитому светом слепящего солнца.

— Ты у меня под прицелом! Руки вверх, шлюхин сын…

Фигура беспокойно зашевелилась и поднялась, выпрямившись вполный рост. Стрелок подумал: "Боже мой, от него же почти ничего не осталось…что с ним случилось?" — Потому что человек в черном стал ниже на добрыхдва фута, а его волосы побелели.

Стрелок остановился, пораженный, недоумевающий. Голова унего гудела. Сердце бешено колотилось в груди. "Я умираю, — подумал он, —сейчас я умру, прямо здесь…"

Он набрал в легкие раскаленного воздуха и уронил голову, акогда через мгновение поднял глаза, то увидел не человека в черном, а мальчишкусо светлыми выгоревшими волосами, который смотрел на него как будто безовсякого интереса. Стрелок тупо уставился на парнишку и тряхнул головой, как быотрицая реальность происходящего. Но реальность упорно сопротивлялась. Мальчикникуда не пропал. Если это было наваждение, то очень сильное наваждение.Мальчик в синих джинсах с заплаткой на колене и в простой коричневой рубахе изгрубой ткани.

Стрелок снова тряхнул головой и двинулся в сторону конюшни,глядя себе под ноги и не выпуская из руки револьвер. Он все еще не собрался смыслями. В голове все плыло. Там нарастала тупая, огромная боль.

В конюшне было темно, тихо и невыносимо жарко. Стрелокогляделся. Воспаленные глаза саднило, смотреть было больно. Он обернулся,покачнувшись как пьяный, и увидел мальчишку, который смотрел на него, стоя вдверях. Острый клинок боли пронзил его голову, от виска до виска. Разрезал мозг,как апельсин. Стрелок убрал револьвер в кобуру, пошатнулся, взмахнул руками,словно отгоняя призрачное наваждение, и упал лицом вниз.

Когда он очнулся, то обнаружил, что лежит на спине, а подголовой у него — охапка мягкого сена, совершенно без запаха. Мальчик не смогпередвинуть стрелка, но постарался устроить его поудобнее. Было прохладно. Оноглядел себя и увидел, что его рубашка — темная и мокрая на груди. Облизавгубы, стрелок почувствовал вкус воды. Язык как будто распух и уже не помещалсяво рту.

Мальчик сидел на корточках тут же, рядом. Когда он увидел,что стрелок приоткрыл глаза, он наклонился и протянул ему жестяную консервнуюбанку с неровными зазубренными краями, наполненную водой. Стрелок схватил еетрясущимися руками и позволил себе отпить. Чуть-чуть — самую малость. Когдавода улеглась у него в животе, он отпил еще немного. А то, что осталось,выплеснул себе в лицо, сдавленно отдуваясь. Красивые губы мальчишки изогнулисьв серьезной, сдержанной улыбке.

— Поесть не хотите, сэр?

— Попозже, — сказал стрелок. Тошнотворная боль в голове —последствие солнечного удара — слегка поутихла, но еще не прошла до конца. Воданеприкаянно хлюпала в желудке, как будто не зная, куда ей теперь податься. — Тыкто?

— Меня зовут Джон Чеймберз. Можете называть меня Джейк. Ядружу с одной тетенькой… ну не то чтобы дружу, она у нас работает… так вот, онаиногда называет меня Бамой, но вы называйте меня Джейк.

Стрелок сел, и тошнотворная боль обернулась неудержимымпозывом к рвоте. Он согнулся пополам, борясь со своим взбунтовавшимся желудком.Желудок все-таки победил.

— Там есть еще, — сказал Джейк и, забрав банку, направился вдальний конец конюшни. Остановился на полпути и, оглянувшись, неуверенноулыбнулся стрелку. Тот кивнул мальчику, потом опустил голову, подперевподбородок руками. Мальчик был симпатичный, хорошо сложенный, лет, наверное,десяти или одиннадцати. В общем, мальчик как мальчик, вот только лицо у него…как будто накрытое тенью страха. Но это было нормально. Даже хорошо. Не будьэтой тени, стрелок бы поостерегся ему доверять.

Из сумрака в дальнем конце конюшни донесся какой-то глухой,непонятный шум. Стрелок встревоженно вскинул голову, руки сами потянулись кревольверам. Странный шум длился примерно секунд пятнадцать, потом затих.Мальчик вернулся с жестянкой — уже наполненной до краев.

Стрелок опять отпил совсем немного. На этот раз дело пошлолучше. Боль в голове начала проходить.

— Я не знал, что мне с вами делать, когда вы упали, — сказалДжейк. — Мне сперва показалось, что вы хотели меня застрелить.

— Может быть. Я принял тебя за другого.

— За священника?

Стрелок сразу насторожился.

Мальчик взглянул на него и нахмурился.

— Он останавливался во дворе. Я спрятался в доме. Или этоамбар, я не знаю. Он мне не понравился, и я не стал выходить. Он пришел ночью,а на следующий день ушел. Я бы спрятался и от вас, но я спал, когда вы подошли.— Взгляд мальчишки, направленный куда-то поверх головы стрелка, вдруг сделалсямрачным. — Я не люблю людей. Они мне все время все портят.

— А как он выглядел, этот священник?

Мальчик пожал плечами.

— Как и всякий священник. В такой черной штуке.

— Типа сутаны с капюшоном?

— Что такое сутана?

— Такой балахон. Типа платья.

Мальчик кивнул.

— В балахоне с капюшоном.

Стрелок резко подался вперед, и мальчик отшатнулся, увидевего лицо.

— Давно он тут проходил? Скажи мне, во имя отца.

— Я… я…

— Я тебе ничего не сделаю, — терпеливо сказал стрелок. —Ничего плохого.

— Я не знаю. Я не запоминаю время. Здесь все дни —одинаковые.

Только теперь стрелок задался вопросом, а как вообще этотмальчик сюда попал, как он очутился в этом заброшенном месте, окруженном намногие мили сухой пустыней, убивающей все живое. Впрочем, ему-то какое дело.Сейчас и без того хватает забот.

— Попробуем все-таки подсчитать. Очень давно?

— Нет. Не очень. Я сам здесь недавно.

Стрелок буквально почувствовал, как внутри снова вспыхнулогонь. Он схватил жестянку с водой и жадно отпил еще глоток. Его руки дрожали.Самую малость. В голове снова всплыли обрывки детской колыбельной, но на этотраз перед его мысленным взором предстало уже не лицо матери, а лицо Элис, сошрамом на лбу. Элис, которая была его женщиной в мертвом теперь городке подназванием Талл.

— Сколько? Неделю? Две? Три?

Мальчик озадаченно посмотрел на него.