— Я могу усыпить тебя, чтобы ты вспомнил. Во сне.

Джейк с сомнением спросил:

— А как вы меня усыпите?

— А вот так.

Стрелок вынул из патронташа один патрон и начал вертеть егов пальцах. Его движения были проворными, плавными — как льющееся масло. Патронкак будто перетекал от большого пальца к указательному, от указательного — ксреднему, от среднего — к безымянному, от безымянного — к мизинцу. На мгновениеисчез из виду, потом появился опять. На долю секунды завис неподвижно идвинулся обратно, переливаясь между пальцами стрелка. Мальчик смотрел. Егонедоверчивое выражение сменилось искренним восторгом, потом — восхищением, апотом его взгляд стал пустым. Он отключился. Глаза закрылись. Патрон плясал впальцах стрелка. Взад-вперед. Глаза Джейка опять распахнулись; он еще сполминуты понаблюдал за плавной пляской патрона и снова закрыл глаза. Стрелокпродолжал крутить патрон, но Джейк больше не открывал глаз. Его дыханиезамедлилось, стало спокойным и ровным. Неужели так надо? Неужели так и должнобыло быть? Да. Во всем этом была даже некая красота, хрупкая и холодная, каккружевные узоры по краям голубых ледяных глыб. Ему опять показалось, что онслышит, как мама поет ему песню, но не ту глупую детскую песенку про Испанию идождь, а другую, такую же глупую и такую же милую, что доносилась из дальнегодалека, когда он уже засыпал, легонько покачиваясь на краешке сна: Птичкаовсянка, скорее лети, скорее лети и корзинку неси.

Стрелок снова почувствовал, как его накрывает волна плотнойдушевной мути. Патрон в его пальцах, с которым он управлялся с такимнепостижимым изяществом, вдруг показался ему живым. Такое маленькое сверкающеечудовище. Стрелок уронил патрон в ладонь и до боли сжал руку в кулак. Если быпатрон сейчас взорвался, стрелок был бы только рад. Рад избавиться от руки, чьеединственное истинное мастерство — это убийство. Убийство было всегда, такустроен мир. Но от этого было не легче. Да, на свете есть много плохого.Убийство, насилие и чудовищные деяния. И все это — во имя добра. Добра,обагренного кровью. Во имя кровавого мифа, во имя Грааля, во имя Башни. Да.Где-то она стоит, Башня (как говорят, посередине всего) — стоит, вспарываянебеса своей черной громадой, и в очищенных жаром пустыни ушах стрелка вновьзазвучит тихий и ласковый мамин голос: чик-чирик, не бойся кошек, дам тебе яхлебных крошек.

Он отмахнулся от этой песенки, как от назойливой мухи, и спросил:

— Где ты?

Джейк Чеймберз — он же Бама — спускается по лестнице спортфелем в руках. В портфеле — учебники: природоведение, география, тетрадь,карандаш, завтрак, который мамина кухарка, миссис Грета Шоу, приготовила длянего в кухне, где все из хрома и пластика, где непрестанно гудитвоздухоочиститель, поглощающий неприятные запахи. В пакете для завтрака —сандвич с арахисовым маслом и повидлом и еще один, с копченой колбасой, салатоми луком, и четыре кекса «Орео». Его родители не то чтобы его не любят, но,похоже, давно уже не замечают родного сына. Они давно от него отказались ипрепоручили заботам миссис Греты Шоу, многочисленных нянек и репетитора — летоми Школы Пайпера (которая Частная, очень Хорошая и, самое главное, Только ДляБелых) — во все остальное время. Никто из этих людей даже и не претендует нато, чтобы быть кем-то еще, кроме того, кто они есть: профессионалы, лучшие всвоем деле. Никто ни разу не прижал его к теплой груди, как это всегдапроисходит в исторических любовных романах, которые читает его мама и которыеДжейк перелистывает тайком, в поисках "всяких глупостей".Истерические романы, как их иногда называет папа. Или еще — «неглиже-срывалки».На что мама ему отвечает с презрением: "А ты только болтать испособен", — а Джейк это все слышит из-за закрытых дверей. Папа работаетна телевидении, и Джейк, наверное, мог бы этим гордиться. Но ему все равно.

Джейк еще не знает, что ненавидит всех профессионалов, заисключением миссис Шоу. Люди всегда приводили его в замешательство. Какие-товсе они странные. Его мама — которая очень худая, но сексапильно худая — частоспит со своими друзьями в одной постели. Ее друзья все больные на голову. Егоотец иногда упоминает каких-то людей с телевидения, которые "перебарщиваютс кока-колой". При этом он усмехается и быстро нюхает свой, большой палец.

И вот он выходит из дома. Джейк Чеймберз выходит на улицу.Так говорят о демонстрантах: они вышли на улицу. Одет во все чистенькое. Знает,как надо себя вести. Симпатичный, послушный мальчик. Раз в неделю он ездит в"Мид-Таун Лейнс", в кегельбан. У него нет друзей — только знакомые.Он никогда не задумывался об этом, но это его задевает. Он еще не знает или непонимает, что, постоянно общаясь с профессионалами, он невольно перенял многиеих черты и привычки. Миссис Грета Шоу (да, она лучше всех остальных, но всеравно это не утешает) делает в высшей степени профессиональные сандвичи. Онаразрезает хлеб на четыре части и срезает корку, и когда Джейк ест своибутерброды на переменке, выглядит все это так, будто он где-нибудь на коктейле,а вместо книжки из школьной библиотеки — что-нибудь про спорт или Дикий Запад —держит в руке бокал крепкой выпивки. Его отец зашибает большие деньги, потомучто он мастер "завести зрителя", то есть умеет выбрать и включить впрограмму «убойное» шоу, которое забивает "невзрачненькие передачи"на конкурирующем канале. Папа выкуривает четыре пачки в день. Он не кашляет, ноу него тяжелая ухмылка, и иногда он позволяет себе хлопнуть парочку кока-колыпо старой памяти.

Вдоль по улице. Мать дает ему денежку на такси, но, когданет дождя, он всегда ходит пешком. Идет, размахивая портфелем (или сумкой, гдеу него все для боулинга, хотя, как правило, сумку он оставляет у себя вшкафчике в кегельбане). Маленький мальчик. Такой стопроцентный американец сголубыми глазами и белокурыми волосами. Девчонки уже начинают обращать на неговнимание (с одобрения своих мамаш), и он уже не сторонится их, как маленький, сподчеркнутой детской заносчивостью. Он общается с ними с таким неосознаннымпрофессионализмом, чем весьма их смущает. Он увлекается географией, а послеобеда ходит в кегельбан. Его папа владеет пакетом акций какой-то компании попроизводству автоматического оборудования для кегельбанов, но там, куда ходитДжейк, стоит оборудование другой марки. Ему кажется, будто он никогда незадумывался об этом. Но на самом деле — еще как задумывался.

Вдоль по улице. Мимо «Блуми», магазина готового платья, гдев витринах стоят манекены, одетые в меховые пальто или в деловые костюмы нашести пуговицах, а некоторые — "без всего", совсем голые. Этиманекены — тоже безупречные профессионалы, а он ненавидит профессионализм вовсех проявлениях. Он еще слишком мал для того, чтобы уметь ненавидеть себя, ноначало уже положено: надо лишь время, чтобы это горькое семя принесло горькийплод.

Он доходит до угла и стоит на перекрестке с портфелем вруке. Машины с ревом несутся по улице — синие с белым автобусы, желтые такси,«фольксвагены», грузовики. Он всего лишь мальчишка, но выше среднихспособностей; и краешком глаза он успевает заметить человека, который егоубивает. Человек одет во все черное, и Джейк не видит его лица, толькоразвевающийся балахон, и протянутые к нему руки, и жесткую улыбкупрофессионала. Он падает на проезжую часть, не выпуская из рук портфеля, вкотором лежит его высокопрофессиональный завтрак, приготовленный миссис ГретойШоу. Он еще успевает заметить водителя — испуганное лицо за затемненнымветровым стеклом. Бизнесмен в темно-синей шляпе со стильным пером за лентой. Укого-то в машине гремит рок-н-ролл. На тротуаре, на той стороне, кричиткакая-то пожилая дама. У нее черная шляпка с сеточкой, в которой нет ничегостильного и изящного — эта сеточка больше похожа на траурную вуаль. Джейк нечувствует ничего, лишь удивление и привычное пагубное замешательство — неужели воттак все и кончается? И ему уже никогда не улучшить свои результаты в боулинге?Выходит, два-семьдесят — это предел? Он падает на проезжую часть и видит в двухдюймах от глаз свежезаделанную трещину на асфальте. Портфель вылетает из рук.Он как раз призадумался, сильно ли он ободрал коленки, когда на него наезжаетмашина того бизнесмена в синей шляпе со стильным пером. Огромный синий«кадиллак» 76-го года с шинами «Фаерстоун». Машина почти такого же цвета, как ишляпа водителя. Она ломает Джейку спину, расплющивает живот. У него изо ртавырывается струя крови. Настоящий фонтан. Он поворачивает голову и видитзажженные задние фонари. «Кадиллак» тормозит, из-под колес валит дым. Машинапроехалась и по портфелю, оставив на нем черный широкий след. Джейк поворачиваетголову в другую сторону и видит громадный серый «форд», который с визгомостанавливается в каких-нибудь нескольких дюймах от его тела. Какой-точернокожий парень, наверное, тот самый, который продает с тележки соленыекрендельки и газировку, бежит к нему. Кровь у Джейка течет отовсюду: из носа,из глаз, из ушей, из прямой кишки. Его гениталии превратились в кашу. А он вседумает раздраженно, сильно ли он ободрал коленки. Он боится, что опоздает вшколу. Теперь и водитель «кадиллака» бежит к нему, причитая на ходу. Откуда-тодоносится голос. Страшный, спокойный — голос неумолимой судьбы: