За спиной вдруг раздался пронзительный крик. Все двери соскрежетом распахнулись. На улицу повалили люди. То есть ловушка захлопнулась.Мужчины в длиннополых сюртуках. Мужчины в грязных рабочих штанах. Женщины вбрюках и полинявших платьях. Даже детишки — по пятам за своими родителями. И вкаждой руке — тяжелая палка, а то и нож.

Он среагировал моментально, автоматически. Сработалврожденный инстинкт. Рывком развернулся, одновременно выхватывая револьверы.Они легли в руки уверенно, плотно. Элли с искаженным лицом двинулась на него.Да, так и должно было быть: только Элли и никто иной. Шрам у нее на лбу пылалпурпурным адским пламенем в тускнеющем предштормовом свете. Он понял, что она —заложница. За плечом у нее, точно ведьмин ручной зверек, маячило лицо Шеба,искаженное мерзкой гримасой. Она была и его щитом, и его жертвой. Стрелокувидел все это — отчетливо, ясно — в застывшем мертвенном свете стерильногозатишья и услышал ее крик:

— Убей меня, Роланд, стреляй! Я сказала ему слово,девятнадцать, я сказала, и он рассказал мне… Я не вынесу, нет… стреляй!

Его руки знали, что надо делать, чтобы дать ей, что онахочет. Он был последним. Последним из своего рода, и он владел не толькоВысоким Слогом. Грохнули выстрелы — суровая, атональная музыка револьверов. Еегубы дрогнули, тело обмякло. Снова грянули выстрелы. Голова у Шебазапрокинулась. Они Оба упали в пыль.

"Они ушли в край Девятнадцати, — подумал стрелок. — Яне знаю, что это такое, но теперь они там".

Он отшатнулся, уклоняясь от града ударов. Палки летели повоздуху, нацеленные в него. Одна, с гвоздем, зацепила его за руку, расцарапавее до крови. Какой-то мужик со щетинистой бородой и темными пятнами пота подмышками набросился на него, зажав в кулаке тупой кухонный нож. Стрелок нажал накурок. Мужик упал замертво, ударившись подбородком о землю. Вставная челюстьвывалилась изо рта. Было слышно, как клацнули зубы. Его ухмылка застыла оскаломсмерти со вспенившейся на губах слюной.

— САТАНА! — надрывался кто-то. — ОКАЯННЫЙ! УБЕЙТЕ ЕГО!

— НЕЧИСТЫЙ! — завопил еще один голос. И снова в стрелкаполетели палки. Нож ударился о сапог и отскочил. — НЕЧИСТЫЙ! АНТИХРИСТ!

Он пробивал себе путь сквозь толпу. Его руки выбирали мишенис пугающей точностью. Тела падали на землю. Двое мужчин и женщина. Он бросилсяв образовавшуюся брешь.

Толпа устремилась следом за ним, через улицу, к убогомумагазинчику и цирюльне по совместительству, что располагался напротив заведенияШеба. Стрелок поднялся на дощатый тротуар и, развернувшись, выпустил оставшиесяпатроны в напирающую толпу. На заднем плане, распластавшись в пыли, лежали Шеб,Элли и все остальные. Все, кого он убил.

Они не дрогнули, не спасовали ни на мгновение, хотя каждыйего выстрел поражал живую цель, и они, может быть, никогда в жизни не виделиревольверов.

Он отступил, двигаясь плавно, как танцор, уклоняясь отлетящих в него предметов. На ходу перезарядил револьверы. Его тренированныепальцы делали свое дело быстро и четко — деловито сновали между барабанами ипатронташем. Толпа поднялась на тротуар. Стрелок вошел в лавку и подпер дверь.Стекло правой витрины со звоном разбилось. В лавку ворвались трое. Их лица —лица фанатиков — были пусты, в глазах мерцал тусклый огонь. Он уложил их всех иеще тех двоих, что сунулись следом за ними. Они упали в витрине, повиснув наострых осколках стекла и перекрыв проход.

Дверь затрещала под напором тел, и он различил ее голос:

— УБИЙЦА! ВАШИ ДУШИ! ДЬЯВОЛЬСКОЕ КОПЫТО!

Дверь сорвалась с петель и повалилась внутрь, грохнув обпол. С пола взметнулась пыль. Мужчины, женщины и дети устремились к нему. Опятьполетели плевки и палки. Он до конца разрядил обе обоймы. Люди падали, каксбитые кегли. Он отступил в цирюльню, на ходу опрокинул бочонок с мукой икатанул его им навстречу. Выплеснул в толпу таз кипящей воды с двумя опаснымибритвами на дне. Но толпа напирала, издавая бессвязные бесноватые выкрики.Откуда-то сзади неслись вопли Сильвии Питтстон. Она подстрекала их, и ее зычныйголос то вздымался, то опадал, как слепая волна. Стрелок загнал патроны в ещене остывшие барабаны, вдыхая запахи мыла и сбритых волос, запах своей опаленнойплоти, исходящий от мозолей на кончиках пальцев.

Он выскочил на крыльцо через заднюю дверь. Теперь за спинойу него оказались унылые заросли кустарника, что почти полностью заслонялигородок, грузно припавший к земле с той стороны. Трое мужчин выскочили из-заугла, их исступленные лица расплывались в довольных предательских ухмылках. Ониувидели его. И увидели, что он тоже их видит. Улыбки сползли буквально за мигдо того, как он скосил всех троих. За ними следом явилась женщина. Она выла вголос. Рослая, толстая. Завсегдатаи пивнушки Шеба звали ее тетушкой Милли.Стрелок нажал на курок. Она отлетела назад и повалилась на спину, похабнораскинув ноги. Ее юбка задралась и сбилась между бедер.

Он спустился с крыльца и отступил в пустыню. Десять шагов.Двадцать. Задняя дверь цирюльни с грохотом распахнулась. Толпа хлынула наружу.Он мельком углядел Сильвию Питтстон. И открыл огонь. Они падали: кто на живот,кто на спину. Через перила—в пыль. Они не отбрасывали теней в немеркнущем светебагряного дня. Только теперь стрелок понял, что он кричит. И кричал все этовремя. Ему казалось, что у него вместо глаз — надтреснутые шары подшипников.Яйца поджались к животу. Ноги одеревенели. Уши как будто налились свинцом.

Он опять отстрелял все патроны, и толпа устремилась к нему.Стрелок превратился в один сплошной Глаз и Руку. Он замер на месте и, не переставаякричать, перезарядил револьверы. Сознание не то чтобы отключилось, ноотстранилось, отступило в безучастную даль, предоставив натренированным пальцамдействовать самостоятельно. Если бы только он мог поднять руку, остановить ихна пару минут, рассказать им, что этому трюку, как и многим другим, он учился,наверное, тысячу лет, рассказать им о револьверах и о крови, их освятившей…Только этого не передашь словами. Его руки сами расскажут эту историю.

Когда он закончил перезаряжать револьверы, толпа подступилак нему совсем близко, на расстояние броска. Палка ударила ему в лоб, содравкожу. Проступила кровь. Через пару секунд они его схватят. В первых рядах он —заметил Кеннерли, его младшую дочку лет одиннадцати, Суби, двух мужиков —завсегдатаев бара, шлюху по имени Эми Фельдон. Он уложил их всех. И тех, кто заними. Люди падали, как огородные пугала. Кровь и мозги растекались ручьями.

Остальные в испуге замешкались: на мгновение безликая толпараспалась на отдельные озадаченные лица. Какой-то мужчина бегал кругами,истошно вопя. Женщина с нарывами на руках запрокинула голову к небесам иразразилась безудержным гоготом. Старик, первый из талльцев, кого увиделстрелок, войдя в город — тогда он сидел на ступенях заколоченной лавки, — сиспугу наложил в штаны.