Очень много.

Несмотря на все случившееся, поездка на мотоцикле отполицейского управления до Трентон-стрит доставила ей ничуть не меньшееудовольствие, чем утреннее путешествие на озеро. Она прижималась к спине Билла,ведущего мотоцикл по лабиринту городских улиц, и большой «харлей-дэвидсон»уверенно рассекал сгущающийся туман. Последние три квартала ей казалось, чтоони движутся по коридору сна с обитыми ватой стенами. Фара «харлея» вырывала изтумана яркий цилиндрический кусок пространства, словно луч фонаря в прокуреннойкомнате. Когда Билл в конце концов свернул на Трентон-стрит, дома превратилисьв призраки, а Брайант-парк скрылся за непроницаемой белой стеной.

Перед домом номер восемьсот девяносто семь стоял обещанныйХейлом черно-белый полицейский автомобиль с надписью на боку «Служить изащищать». Перед полицейской машиной оказалось свободное место. Билл свернул наэтот пятачок, ногой перевел рычаг переключения скоростей в нейтральноеположение и выключил зажигание.

— Ты вся дрожишь, — заметил он, помогая ей слезть смотоцикла.

Она кивнула и, заговорив, обнаружила, что ей нужно приложитьнемалые усилия, чтобы зубы не стучали. Дело не в холоде, а во влажности. Нодаже тогда она внутренне понимала, что дело не в том и не в другом; где-то наглубинном уровне Рози сознавала, что все развивается не так, как должно.

— Ладно, давай спрячем тебя в сухое теплое место. — Он убралдва шлема, вытащил ключ из замка зажигания «харлея» и сунул его в карман.

— Самая замечательная мысль века, — прокомментировала она.

Он взял ее за руку и повел по тротуару к ступенькам жилогодома. Когда они проходили мимо черно-белой машины, Билл поднял руку иприветственно помахал полицейскому за рулем. Полицейский высунул руку из окошкав ленивом ответном салюте, и в свете уличного фонаря на его пальце сверкнулокольцо. Его напарник, по всей видимости, спал.

Рози раскрыла сумочку, выудила ключ, чтобы отпереть дверьподъезда в этот поздний час, вставила его в замочную скважину и повернула. Онапочти не соображала, что делает, все положительные эмоции смел и раздавилнахлынувший с новой силой страх, навалившийся на нее, как огромная чугуннаяболванка, падающая с чердака старого обветшалого дома, пробивая здание этаж заэтажом, до самого основания. Живот ее свело от леденящего холода, волнаминакатывала головная боль, и не могла понять почему.

Она увидела нечто, и была до такой степени поглощенаотчаянными попытками найти разумное объяснение своему состоянию, понять этосамое «нечто», что ее слух не воспринял, как с легким щелчком открылась дверцаполицейской машины и так же негромко закрылась. Она не услышала и слегкапоскрипывающих шагов человека, идущего по тротуару за ними следом.

— Рози?

Голос Билла из темноты. Они находились уже в вестибюле, ноона с трудом могла рассмотреть висевший справа на стене портрет какого-тостарикашки (если она не ошибалась, это был Кэлвин Кулидж) или ветвистый силуэтвешалки с медными ножками и блестящими медными крючками, стоящей у основаниялестницы. Черт побери, почему здесь так темно?

Потому что свет не включен, разумеется, вот почему. Однако всознании звучал и другой, более сложный вопрос; отчего коп на пассажирскомсиденье черно-белой полицейской машины спал в такой неудобной позе, уткнувшисьподбородком в грудь и натянув фуражку на лоб так низко, что больше походил назлодея из гангстерского фильма тридцатых годов? И почему он вообще спит, еслина то пошло, когда объект, за которым поручено наблюдать, должен вот-вотпоявиться? «Хейл разозлился бы, если бы узнал, — подумала она вскользь. — Он наверняказахотел бы поговорить с этим копом. Он захотел бы поговорить с ним начистоту».

— Рози? Что случилось?

Размеренные звуки шагов за ними ускорились и перешли начастый топот бегущего человека.

Она мысленно прокрутила картину в обратную сторону, каквидеопленку с записью. Увидела, как Билл приветствует взмахом руки копа зарулем черно-белой машины, словно говоря ему: «Привет, приятно видеть васздесь». Увидела, как коп поднял руку в ответном приветствии и как отразился наего кольце свет уличного фонаря. Машина находилась слишком далеко, чтобы онамогла прочесть слова, выгравированные на кольце, и тем не менее Рози знала, чтотам написано. Она много раз видела те же слова отпечатанными на своем собственномтеле, как штамп службы санитарного надзора за качеством пищевых продуктов.«Служба, верность, общество». Легкие шаги торопливо следовали за ними поступенькам. С громким и резким стуком захлопнулась входная дверь. Кто-то хриплои тяжело дышал внизу, у основания лестницы, и Рози ощутила запах одеколона«Инглиш Ледер».

Рассудок Нормана сорвался в новую, в этот раз очень глубокуюпропасть беспамятства, когда он стоял без рубашки перед раковиной на кухне«Дочерей и сестер», смывая кровь с лица и груди. Повисшее низко над горизонтоморанжевое солнце ослепило его, когда он поднял голову и потянулся заполотенцем. Он дотронулся до полотенца, а затем, казалось, без малейшей паузы,не успев моргнуть глазом, оказался снаружи, где было темно. На голове его сновакрасовалась кепка с эмблемой «Уайт Соке». Кроме того, он был в плаще «ЛондонФог». Одному Богу известно, где он раздобыл его, но одежда пришлась оченькстати, ибо на город опустился густой туман. Норман провел ладонью по дорогойводостойкой ткани плаща и ему понравилось ощущение. Элегантная вещица. Он ещераз попытался вспомнить, где и как стал его обладателем, но не смог. Не убил лион кого? Может, и так, друзья и соседи, может, и так; все возможно, когдачеловек находится в отпуске.

Он окинул взглядом Трентон-стрит и увидел машину городскойполицейской службы — в те годы, когда Норман только начинал карьеру копа, такиемашины называли «чарли-дэвидами», — завязшую по самую крышу в тумане примерно втрех четвертях пути до следующего перекрестка. Он сунул руку в глубокий левыйкарман плаща — черт побери, по-настоящему шикарный плащ, надо отдать должноечьему-то вкусу — и нащупал что-то резиновое и смятое. Он радостно улыбнулся.

— El toro, — прошептал он. — El toro grande.

Норман сунул руку в другой карман, не зная, что тамобнаружится, но уверенный, что там находится предмет, без которого ему необойтись.

Он наткнулся на него, коснувшись кончиком среднего пальца,вздрогнул от боли, затем осторожно извлек его из кармана. В тусклом светеуличных фонарей блеснул хромированный нож для открывания писем, взятый написьменном столе Мод.

«Как она верещала», — подумал он и усмехнулся, поворачиваянож в руке, позволяя свету фонаря белой жидкостью пробежаться по лезвию. Да,она верещала… но потом замолкла. В конце концов, девочки всегда замолкают,отчего всем становится намного легче.