— Сойдет, — решил он. — Хорошо. Но мне понадобится твояфуражка, ты не возражаешь?

Коп ничего не сказал в ответ, лишь качнулся назад, в этотраз чуть сильнее, однако мать Нормана, эта застенчивая стерва, любилаповторять; «Молчание — знак согласия», и Норман счел ее изречение вполнеуместным и гораздо более безобидным, нежели отцовское: «Кто способен пописатьсамостоятельно, тот мне годится». Норман снял с патрульного фуражку и напялилее на собственный бритый череп.

— Кггг, — выдавил полицейский, протягивая перепачканную рукуи показывая ее Норману. Глаза его не сдвинулись с места; казалось, онисуществовали отдельно от хозяина и находились где-то очень далеко.

— Да, я вижу, кровь, проклятый бык, — проговорил Норман иподтолкнул копа к открытому багажнику. Тот свалился как подкошенный; однадергающаяся нога свесилась через край. Норман согнул ее в колене, засунул вбагажник и захлопнул крышку. Затем вернулся к салаге. Младший из двоих коповпытался встать, хотя его глаза свидетельствовали о том, что сознание к нему невернулось. Из глаз текла кровь. Норман опустился на одно колено, взялся за шеюсалаги и сжал пальцы. Полицейский повалился на спину. Норман сел на неговерхом, не ослабляя хватки. Когда Бивер перестал двигаться, Норман прижалсяухом к его груди. Он услышал три разрозненных толчка, беспорядочных, словнопредсмертные прыжки выброшенной на берег рыбы. Со вздохом Норман опять сдавилшею младшего копа, пережимая большими пальцами трахею. «Сейчас на наскто-нибудь наткнется, — подумал он, — сейчас кто-нибудь наверняка появится», ноникто не вынырнул из тумана. Из укутанного белым одеялом тумана Брайант-паркадонесся чей-то голос, обозвавший кого-то сукиным сыном, и в ответ раздалсядружный визгливый девчоночий смех, такой, каким смеются только алкоголики иумственно неполноценные, но этим все и ограничилось. Норман снова склонился надтелом младшего полицейского и прижался ухом к груди. Парнишка должен исполнитьроль декорации в предстоящем спектакле, и Норману не хотелось, чтобы декорацияожила в самый неподходящий момент.

В этот раз в будильнике Бивера ничего не тикало. Норманподхватил его под мышки, перетащил к пассажирской дверце машины и усадил насидение. Он надвинул ему фуражку на самый лоб, как можно ниже — лицо салаги,черное и распухшее, превратилось в рожу тролля, — и захлопнул дверцу. Теперь онощущал дрожь во всех частях тела, но худшей представлялась боль, вернувшаяся вчелюсти и зубы. «Мод, — подумал он, — все из-за Мод». Неожиданно он обрадовалсятому, что не может подробно вспомнить все, что проделал с Мод… с тем, что отнее осталось. И конечно же, на самом деле он здесь ни при чем; это проделкибыка, эль торо гранде. Но Боже, до чего же больно! Словно его разбирали насоставные части изнутри, выдергивая то винтик, то гайку, то заклепку.

Тело Бивера стало медленно клониться влево; мертвые глазаблестели на лице, как мраморные шарики.

— Ну куда же тебя понесло, милый, — проворковал Норман и,перегнувшись через колени Бивера, достал ремень безопасности. Прижатый ремнямитруп больше не проявлял желания упасть. Норман отступил от машины и критическимвзглядом оценил результаты проделанной работы. Ему показалось, что все выглядитвполне убедительно. Бивер просто решил подремать чуток, пока его напарникнаблюдает за окрестностями.

Он снова наклонился в салон через открытое окно и, стараясьне толкнуть тело Бивера, открыл отделение для перчаток, надеясь найти тамаптечку первой помощи, и его ожидания оправдались. Норман открыл крышку, достализ аптечки бутылочку анацина и проглотил пять или шесть таблеток. Он опирался окапот автомобиля, пережевывая таблетки и морщась от резкого, кисловатого вкуса,когда его сознание совершило очередной скачок в беспамятство.

Через некоторое время он пришел в себя, по всей видимости,потеря сознания продолжалась недолго — во рту и глотке все еще оставалсяпривкус принятого лекарства. Он стоял в вестибюле дома и щелкал выключателем.При этом ничего не происходило; лампа под потолком маленького вестибюля незагоралась. Это хорошо. В свободной руке он сжимал служебный револьвер,позаимствованный у одного из мертвых патрульных. Норман держал его за ствол иподумал, что, наверное, воспользовался револьвером, чтобы расколотить что-то.Может, предохранители? Побывал ли он в подвале? Видимо, да, но это не имеетзначения. Главное, что свет не включается.

Дом состоял из сдающихся в наем меблированных комнат —чистый и приличный, но все же, по сути, являющийся чем-то вроде общежития.Запах дешевой жратвы, той, что непременно готовится на электрических плитках,нельзя спутать ни с чем. Спустя некоторое время этим запахом пропитываются дажестены дома, и никакое средство не поможет от него избавиться. Через две-тринедели к запаху добавится характерный в это время года для меблированных комнатзвук: низкий гул маленьких электрических вентиляторов, жужжащих на подоконникахкомнатушек, которые в августе превращаются в настоящие жаровни. Значит, онарешила променять свой маленький уютный дом на вот такую ночлежку; впрочем, унего слишком мало времени, чтобы задумываться над подобными загадками. Внастоящий момент гораздо важнее знать, сколько жильцов проживает в этом доме икакая их часть находится дома ранним субботним вечером. Другими словами,сколько человек могут стать препятствием на его пути к желанной цели.

— Да нисколько, — уверенно заявил голос из кармана новогоплаща Нормана.

Авторитетный тон говорившего успокоил его. — Нисколько, ибото, что случится потом, не имеет ни малейшего значения, и это намного упрощаетситуацию. Если кто-нибудь высунет нос из своей каморки, убей его, и дело сконцом. Норман повернулся, вышел на крыльцо и прикрыл за собой дверь. Потянулее на себя, проверяя, сработал ли замок. Дверь не поддалась. Он догадался, чтооткрыл ее с помощью отмычки — в жизни ему доводилось сталкиваться с замкамипосложнее — однако ощутил некоторое беспокойство, оттого что не мог полностьюконтролировать собственные действия. И свет. Какого дьявола он решил отключитьосвещение, ведь она, скорее всего, появится одна? Если на то пошло, откуда емуизвестно, что Роуз еще не вернулась? Скажем, на второй вопрос ответить легко:ее нет дома, потому что бык сообщил ему об этом, и он поверил быку. Чтокасается первого, то не исключается вероятность того, что Роуз будутсопровождать. Например, Герти вздумается довести подружку до дома, или… гм,Фердинанд, помнится, намекал на приятеля? Норман категорически отказывалсяверить в такое, но… «Ей нравится, как он ее целует», — поведал ему Фердинанд.Дура, она ни за что не осмелится… но лучше не рисковать.

Он начал спускаться по ступенькам, намереваясь вернуться кчерно-белой полицейской машине, скользнуть на водительское сидение и ждать,ждать, пока Роуз не объявится, и в этот миг произошел последний скачок, и этобыл настоящий скачок, ничуть не напоминающий провал, его сознание взметнулосьввысь, как монета, сорвавшаяся с ногтя большого пальца футбольного судьи иопределявшая, кому наносить первый удар по мячу или кому выбирать ворота, акогда сознание возвратилось, захлопнул за собой входную дверь в вестибюль,бросился вперед в темноту, и его пальцы сомкнулись на шее дружка Роуз. Он незнал, откуда ему известно, что это действительно дружок, а не переодетый вштатское полицейский, которому поручили доставить его жену домой в целости исохранности, но какая к черту разница? Он знает, и этого достаточно. Его черепвибрировал, едва не разрываясь от клокотавших внутри ярости и гнева. Не виделли он, как этот сопляк (ей нравится, как он ее целует) размазывал слюну по еероже, прежде чем войти? Может, даже опустил ладошки ниже талии, чтобы пощупатьее ягодицы? Он не помнил, не хотел вспоминать, не нуждался в воспоминаниях.