В это святилище Миша не допускал никого безсанкции Грушина и даже на Евгению покосился с некоторой долей подозрительности.Даром что они все трое учились когда-то на одном юрфаке, пусть и на разныхкурсах, даром что пытался клеиться к ней в свободное от работы время! Хотя кток ней только не клеился, да все без толку.

– Она позвонила мне на другой день после того,как Климов попал в больницу, – торопливым шепотом объяснял Грушин, покаМиша Сталлоне проверял и готовил к экспертизе две магнитофонные кассеты. –Звонок был междугородный, но вызывала не телефонистка – по автоматике набирали.Сказала, что дозвонилась из Франкфурта. Якобы мать ей сообщила о несчастье, иона решила прекратить слежку за мужем.

– Ну да, – рассудительно кивнулаЕвгения. – Как ему теперь за тренершами бегать, когда ребро поломано? Онведь еще в больнице. Или мадам решила за милосердными сестричками пошпионить?

– Климова, кстати, сегодня выписали, –уточнил Грушин. – Но в том-то и дело, что слежка должна быть совсем снята.Однако деньги заказчица отзывать не станет: за хлопоты, мол. Муж и так наказан,в манеж он теперь не скоро сунется. И самой стыдно стало, что анонимщикуповерила. Мол, тогда вгорячах позвонила мне, а потом рассудила, что не стоитгубить пятнадцатилетний брак из-за случайной оплошности, тем паче недоказанной.Надо уметь прощать и все такое прочее.

– Ну что же, в этом есть свой смысл, –согласилась Женя. – Чего же ты беспокоишься, не понимаю? И почему решил,что заказ делала не Климова?

– Миша, ты готов? – вместо ответа спросилГрушин, и Сталлоне кивнул. – Тогда включай.

Миша вдавил палец в клавишу магнитофона, и издинамика послышался взволнованный женский голос:

– Это «Агата Кристи»? Это сыскное агентство«Агата Кристи»? Я хочу, чтобы вы немедленно начали следить за моим мужем. Яполучила информацию, что он… что он…

Содержание этой речи Евгении было уже знакомо:Валерия Климова заказывает слежку за Сергеем Климовым.

Приятный голос. Немножко торопливый, схарактерным нижегородским аканьем и даже яканьем. Очевидно, Климова – кореннаянижегородка. Эти ее «без десять шесть» вместо «без десяти» и «неужели!» вместо«да» или «конечно» очень характерны.

Запись кончилась, Миша Сталлоне запустилвторую пленку.

– «Агата Кристи»? Вы меня слышите? Алло, алло?

– Слушаю вас внимательно.

Голос Грушина. Такой спокойный, внушающийдоверие, обнадеживающий.

– Это Валерия Климова говорит, если вы меняеще помните. Алло! Да что такое? Знаете, я из-за границы звоню, из Франкфурта,так что, если связь вдруг прервется, вы, пожалуйста, дождитесь, когда я сноваперезвоню, хорошо?

– Разумеется, – солидно соглашается Грушин. –Ни о чем не беспокойтесь.

– Я хочу аннулировать свой заказ, –выпалила Климова.

Евгения невольно улыбнулась: терминологияделовой женщины. И манеры – тоже. Сразу берет быка за рога. Привыкласамостоятельно принимать решения и делать неожиданные шаги. В голосеодновременно ощущается и мягкость, и властность. Пожалуй, в этой семьеглавенство мужа – вещь довольно сомнительная, особенно если вспомнить, каквзволнованно ждал Климов телефонного звонка. Однако весьма часто мужьяпогуливают именно от властных жен. Находят себе милую девушку или молоденькуюразведенку с покладистым нравом, мягкую, нетребовательную, и чувствуют себя сней сильными повелителями. А Климов сублимируется в манеже. Между прочим, этимможно объяснить его высокомерное поведение, его вызывающую посадку. В первуюочередь отрады истинного джентльмена, ну а женщины, как водится, потом!Конечно, только верховая езда влекла Климова в манеж, романом там и не пахло.

– И что тут такого особенного, почему тырешил, что это не ее голос? – спросила она, дослушав запись.

– Минуту, – загадочно усмехнулся Грушин идостал из кармана третью кассету. – Теперь послушаем вот это.

Кассета была крошечная – от карманногодиктофона. И запись, похоже, велась на изрядном расстоянии от источника звука:женский голос звучал приглушенно, как бы смазанно:

– …Да плевать мне на все эти глупости, развене понятно? Ну, съезжу через неделю туда, какое это имеет значение? Что я,лягушка холодная? Родной муж весь поломался – не могу я там сидеть! Мама неповерила: ты возвращаешься, что ли? А я: неужели?! Сережка, тебе очень больнобудет, если я тебя обниму?

– Попробуй. Тебя же все равно не остановишь.Только извини, если я буду целоваться со стоном.

Голос Климова. Но совсем другой, чем помнитего Женя. Не через губу цедит, как обычно. Голос любящего человека.Счастливого.

– Ну, потом они начали целоваться, шептаться ивсе такое. – Грушин сделал знак выключить запись. – Там уже совсем неразбери-поймешь. И это в больнице… неймется людям. Хорошо хоть, что палатаотдельная благодаря любящей теще, которая там трудится в нейрохирургии, что ли.А скажи, ты ничего не заметила странного в этом разговоре?

– Кроме самого Климова, ничего, – честнопризналась Женя. – Он опять предстал совершенно другим.

– А как насчет голоса Валерии?

– Ну, лексика теперь другая, интонации тоже.Так ведь и настроение иное! Однако этот ее выговор, эти «без пять», «неужели» –очень характерные признаки.

– Ну да, – тихонько усмехнулся МишаСталлоне, – она их очень усердно педалировала, не правда ли?

– Вы что, ребята, хотите сказать, будто сКлимовым ворковала вовсе не его жена? То есть Грушин все-таки установил фактадюльтера?

– О нет! – Грушин с хитрым видом покачалголовой. – В том-то и дело, что нет. С Климовым ворковала, как тыговоришь, его собственная родная жена, сломя голову примчавшаяся из Франкфурта,чтобы обнять обожаемого супруга, невзирая на его переломанные ребра. Я ее самвидел в больнице, и запись сделана мной.

– Ты в больнице был?! – вытаращила глазаЕвгения. – У Климова?

– Не лично у него, но в непосредственнойблизости. Заглянул, сделал вид, что ошибся палатой. Заодно пристроилдиктофончик в вазон с искусственной азалией, которых там натыкановидимо-невидимо.

– Но почему ты туда вообще пошел, не понимаю?

– Думаешь, я понимаю? – легкомысленносообщил Грушин. – Что-то зацепило меня в том, втором звонке, который якобыиз Франкфурта. Не могу объяснить – накатило, и все.

Евгения и Миша Сталлоне переглянулись и вразглубокомысленно кивнули. Грушин любил говорить, что где-то на Парнасе живетдесятая Муза – покровительница сыскного дела. Его она иногда посещала.