Все правильно, но Женя буквально кожей ощущаластрах Климова. И, как ни странно, страх Балтимора. Запах этого страха все ещевитал здесь. Конь чего-то напугался, до смерти напугался, вот и ошалел. Этотзапах – как зараза, Женю вон тоже трясет. И лошади в соседних денниках началибеспокоиться. Нет, надо выбираться отсюда. К тому же Климову срочно нужен врач.

– Ну, попробуйте встать, пожалуйста, я вас неподниму! – молила жалобно.

– Хо-ро-шо, – простонал Климов и неуклюжестал на четвереньки, но резко вскрикнул, когда Женя обхватила его обеимируками.

– Что?! – испугалась она.

– Похоже, ребро сломано. Ладно,плюньте, – тяжело выдохнул Климов. – Пошли.

«Пошли» – это громко сказано. Кое-как онипроволоклись жалкие пять-шесть шагов до двери и вывалились в коридор. И тотчасКлимов тихо вскрикнул и обмяк, выскользнул из Жениных рук на пол, потерявсознание.

И было от чего!

Прямо за дверцей стоял неслышно подошедшийБалтимор – молчаливый и неумолимый, будто карающий мститель.

– Ну… тварь, – прошептала Женя, опускаясьрядом с Климовым и бестолково шаря по полу в поисках какого-нибудь оружия. Эх,метлу зря бросила!

Рука попала во что-то мокрое, и Женя брезгливопередернулась. Оскаленная морда Балтимора нависла над ней, нетерпеливо стукнулижелтые зубы.

«А лошади больно кусаются?» – успела подуматьЖеня и вдруг обнаружила, что длинные зубы тянутся вовсе не к ней, а квалявшемуся на полу раздавленному яблоку.

Ни жива ни мертва, Женя смотрела, как мягкиегубы подбирают все до крошечки, потом нашаривают вторую половинку. «А Лотку нехватит», – мелькнула мысль.

– Эй! Что такое? Кто выпустил Балтимора?! –раздался возмущенный крик.

Маша! Бесстрашно подбежала, что есть силыхлестнула прутом по рыжему запылившемуся боку, закричала, как на собаку:

– А ну, на место!

Балтимор с виноватым видом заскочил в денник.

Женя смотрела на него широко раскрытыми глазами.Будто подменили коня! Если бы не Климов, распростертый на полу, она бы неповерила в то, что здесь происходило.

– Ух ты… – Маша потрясенно нагнулась. –Балтимор задел?! Вот видите, шпоры нацепил, а с конем обращаться ни черта неумеет! Погодите, не трогайте его, я сейчас за медсестрой…

Она пулей вылетела из конюшни.

«Да, – устало вздохнула Женя. –Кажется, Машу тоже можно вычеркивать».

* * *

«На смерть, как на солнце, во все глаза неглянешь…»

Какая спокойная мудрость в этих словах. Исколько в них ужаса, от которого волосы начинают шевелиться! Да, отворотись,человек, не бахвалься бесстрашием и своей бессмертной душой, не пытай судьбу –склони покорно голову, прикрой глаза. Смирись, живи, что означает – стой насвоем берегу и даже не подступай до срока к этим вечным водам, не заглядывай вних, ибо глубоки они, тяжелы они, как свинец, не выплыть из них никогда…»

Из дневника убийцы

* * *

Грушин отвернулся от Евгении и началперебирать конверты. Конверты стояли в выдвижных ящичках, а ящички являлись какбы частью самой стены. Смотришь, стена да и стена, нет в ней ничего особенного,но вот попросит Грушин отвернуться на секунду, а там уже возникают стеллажи.Стенка была с тайничком, но Грушин клялся, что не строил его, а как бы в наследствополучил от прежнего хозяина. Лет десять назад в этой комнате размещался парткомкрупного проектно-транспортного института. Со временем институт обнищал,потерял заказы и сотрудников, так что начальство жило теперь только на аренднуюплату. Судя по размерам здания и количеству арендаторов, жило припеваючи. Оченьможет быть, что, кроме бывшего владельца грушинского кабинета, никто и знать незнал о тайнике. Грушин уверял, что случайно обнаружил его во время ремонта,когда оклеивал стены обоями (хобби такое у него было). Секрет замка хранилсвято, однако доподлинно было известно, что там лежат досье на всех бывших ипотенциальных клиентов «Агаты Кристи», а также на ее сотрудников. И хотя сейчасГрушин надежно загораживал сейф, Евгения не сомневалась, что начальник открылкрафтовый конверт с ее фамилией и перебирает вложенные туда бумаги. Зачем онэто делает и что там, собственно, написано, Евгения могла только гадать ипотому чувствовала себя так, будто сидела на еще не остывших угольях.

Наконец Грушин закрыл сейф и обернулся с такимзловещим видом, что уголья немедленно затлели.

– Я давно хочу дать всем своим сотрудникамкодовые наименования, – буркнул он. – Как смотришь, если тебя назовуБелой Дамой?

– А почему? – простодушно удивилась Женя,но тотчас до нее дошло, и уголья заполыхали вовсю.

Белая Дама… Призрак, классическое английскоепривидение, которое является людям перед смертью!

Кровь бросилась в лицо от незаслуженной обиды.

– Да, – Грушин был явно удовлетворенрезультатом, – но сейчас ты скорее похожа на Красную Даму.

Ах, он шутил.

– Между прочим, Климов жив, – снескрываемой ненавистью сказала Евгения. – И, чтоб ты знал, жив благодарямне. Кстати, в отличие от тебя он это весьма прочувствовал, осознал и былглубоко благодарен.

– Ты что, виделась с ним? – нахмурилсяГрушин.

– С чего бы это? Нет, в тот же вечер, когдамедсестра привела его в чувство и побежала вызывать «Скорую», он вспомнил, какя его из денника вытаскивала. Конечно, бедняга здорово перепугался. Главное,понять не может, что вдруг с конем случилось. Говорит, они с Балтимором всегдабыли в наилучших отношениях, а тот набросился на него как бешеный. Ни с того нис сего. Климов его чистил – и вдруг…

– Может быть, боль причинил?

– Может, и так, – согласиласьЖеня. – Только уж я не знаю, какая это должна быть боль. Кони все-таки некошки. Нечаянно, скребницей и щеткой, им боль не причинишь.

– А если нарочно?

– Ну, это самоубийство, – уверенновозразила Евгения. – В запертом деннике нарочно разъярить коня?!

– Откуда же ему было знать, что денникзаперт? – с невинным видом возразил Грушин. – Не хочешь же тысказать, что он сам эту щеколду опустил?