– Бенгальского. В зоопарк, – унылоответила Евгения на оба вопроса, вешая трубку и думая, что зря Грушин еевсе-таки не уволил! Одно из основных этических правил разработки возможногоадюльтера – без согласования с заказчиком не провоцировать и не усугублятьситуацию. А Евгения только что обошла это правило, даже не чихнув. Обскакала,можно сказать, если использовать актуальную терминологию. Тещи и жены оченьболезненно воспринимают такие вот анонимные звоночки. И глупо, глупо-то как!Нет бы спросить: это магазин, больница, морг, в конце концов, позвать ктелефону какую-нибудь Марь-Ванну, Костю, Петю, Сережу… Нет, Сережу нельзя,Сережа – это Климов. Да кого угодно! Но Льва, главное! У кого что болит, тотпро то и говорит, это ясно. Но если теща Климова наслышана про анонимку или в чем-токогда-то подозревала зятя (а тещи зятьев подозревают беспрестанно), сейчас онанасторожилась. И если Климов, к примеру, не появится завтра в манеже, Евгениябудет знать, кто в этом виноват.

Но не теща. Она сама!

* * *

«То, что людям известно о смерти, немногосмягчается для них тем, чего они не знают о ней; неопределенность времениприхода ее несколько походит на бесконечность.

Природа дала нам возможность не думать осмерти, потому что, если бы мы о ней думали, то всю жизнь пребывали воцепенении страха».

Из дневника убийцы 

* * *

Одно было хорошо – день кончался. Доодиннадцати, когда Евгения обычно ложилась спать, оставалось всего ничего. Тоесть недолго ей пребывать в состоянии уныния и презрения к себе. А утро вечерамудренее, так уж испокон веков ведется.

Сейчас что-нибудь съесть. Потом под душ – иобязательно помыть голову. От этого всегда становится легче.

Телефон зазвонил, когда она сидела в ванне иоблегчение еще не наступило.

Эмма поинтересовалась самочувствием.

– Все нормально, только очень устала, –ответила Женя, мысленно проклиная себя за то, что поставила аппарат в ванной(чтобы, не дай бог, не пропустить Левушкиного звонка, но самое смешное, что ниразу ей не пришлось разговаривать с ним отсюда!), что сняла трубку, что споролаглупость с Климовым, что вернулась в Нижний Новгород, что вообще родилась насвет.

– Ладно, спи, – на диво быстро отсталаЭмма. – Да, вот еще! Ты, когда у Грушина была, ничего с его стола неприхватила ненароком?

– Привет, – усмехнулась Евгения, –на добрую память, что ли?

– Тебе лучше знать. Пропала какая-тобумажонка, сам небось засунул знаешь куда, а со всех скальп снимал. Ну ладно,до утра.

– А какая бумага-то? – из вежливостиспросила Женя, но опоздала: Эмма уже повесила трубку.

Она вытиралась, когда телефон зазвонил снова.Рванула трубку… нет, Грушин!

– Как дела?

– Пока ничего конкретного, – осторожноответила Женя. – Объект очень осмотрителен. Девушку я вообще затрудняюсьвычислить.

– Ну, не теряйся там, – удивительномиролюбиво посоветовал Грушин. – Кстати, я тут поговорил со своим дружкомиз милиции насчет Неборсина. Помнишь еще такого?

– Как не помнить? – вздохнула Женя,покачав головой: ну и шуточки у начальника! Барбос!

– У них есть совершенно определенная версиянасчет каких-то автозаводских разборок. Что-то там с дочерними и дилерскимифирмами. Похоже, обычная история: не поделили денежки. Так что не дергайся,тебя не будут вызывать.

– Да я и не особенно дергаюсь, – сискренним облегчением ответила Женя. – Спасибо тебе большое.

– Стакан, – отозвался Грушин, которыйиногда любил строить из себя «пинжака», но тут же спохватился: – Ах да, слушай,я в твой конверт с заданием не положил случайно еще один листочек?

– Нет, – покачала головой Женя. –Что вы с Эммой на меня хором набросились? Но, если хочешь, я проверю, толькоподожди две минуты, пока вытрусь.

Она тут же прикусила язык, но было уже поздно.

– Ты что, из ванны? – мрачно спросилГрушин. – И раздета небось?

– Одета, – огрызнулась Евгения. – Изастегнута сверху донизу.

– А как же ты мылась, одетая? – назойливоудивился Грушин. – Вещички попортишь – не жалко?

– А я в водолазном костюме, – сквозь зубысообщила Женя. – Знаешь, такой огромный, тяжеленный, со шлемом.

– И с резиновыми шлангами?

Наконец-то в голосе Грушина перестали звучатьэти нотки умирающего лебедя, от которых Жене хотелось на стенку лезть.

– Сними, Грушин, – хихикнула она,чувствуя, как отлегает от сердца.

Но, как выяснилось, преждевременно. Грушинпомолчал, помолчал, потом выдавил:

– Все-таки я тебя когда-нибудь убью.

И положил трубку.

Она вылетела из ванной, задыхаясь от злости.Может, и правда – пусть грушинская любовь ее минует? Устроить это очень просто:всего-навсего уволиться.

И что потом? Опять оказаться в том же состояниирастерянности перед жизнью, которое владело ею два года назад, когда она вбуквальном смысле спустилась с небес на землю и бродила по этой земле, не зная,куда приткнуться? Да, ее звали на прежнюю работу в юридическую консультацию,звали на кафедру международного права, где она когда-то защищалась, но все этоказалось такой преснятиной! И вдруг выпал из гиперпространства старинныйприятель Грушин со своей «Агатой Кристи». Женю словно бы в театр пригласили, ноне смотреть спектакли, а играть в них главные роли. Жалко бросать…

В дверь позвонили.

– Кто? – угрюмо спросила она, глянув в«глазок», но на площадке никого не обнаружила.

– Кто там?

Тишина.

Ага, понятно. Любимые грушинские приколы! Впрошлый раз он терзал звонок до тех пор (молча, заметьте себе!), пока Женя неплюнула и не открыла… для начала нажав на кнопочку газового баллончика. Когдапрочихалась, обнаружила на площадке растаявший торт-мороженое и букет. Послеэтого появился чихающий Грушин. Ну и что? Просидели вечер, глядя каждый в свойкофе и пытаясь зачерпнуть шоколадно-розовую жижу, в которую превратился торт!

Нет, сейчас она не откроет. И даже если онназовется, даже если встанет перед «глазком» навытяжку – не откроет все равно!

Однако в дверь больше не звонили.