Жене понравилось. Лоток был такой гладкий,такой красивый. И пахло от него хорошо, весело как-то. Сначала он подозрительнокосился лиловым, будто слива, глазом, пока Женя приноравливалась к скребнице ищетке, а потом под сильными круговыми движениями прижмурился, начал прядатьушами.

– Пыли в тебе что в старом диване, –ласково бормотала Женя, водя щеткой по груди Лотка и уворачиваясь от мягкихгуб, тянущихся к ее волосам. Может быть, конь решил, что это сено?

– Нравится ему, нравится, – благостнокивнула Алиса. – Видите, ушками стрижет? Самый верный признак, что емуприятно. Как если бы собака виляла хвостом, а кошка мурлыкала. Ну, давайтеседлать, хватит ему нежиться.

Тут выяснилось, что забыли вальтрап – такуюштуку, подкладываемую под потник, – и Алиса побежала за ней в каптерку.Женя по-прежнему водила по Лотку щеткой, стараясь закрепить в нем положительныеэмоции, чтоб не начал упражняться над ней, как вчера. Одновременно разглядываласквозь сетку лошадей в соседних денниках. Конечно, это были отнюдь не элитныепороды, но Жене они казались неотразимыми. И лица у них – просто язык не поворачиваетсясказать морды! – какие тонкие, изысканные. Правильно говорил поэт: «Лицоконя прекрасней и умней!»

«На месте художников я рисовала бы тольколошадей, – подумала Женя. – Нет, еще облака. Облака и лошадей,летящих между ними, как…»

«Как воздушные шары», – подсказал чей-тоехидный голос. Частенько приходилось его слышать: ведь это был ее собственныйвнутренний голос. Да, от себя не убежишь.

На счастье, появилась Алиса с вальтрапом,больше похожим на обыкновенную синюю тряпку, и процесс седлания оказался именнотем, что нужно было Евгении, чтобы прийти в себя.

А положительные эмоции у Лотка и впрямьзакрепились немножко! Сегодня он худо-бедно слушался отчаянных Жениныхшенкелей. Правда, удовольствия от этого она испытала меньше, чем надеялась: совчерашнего дня жутко ныли мышцы ног, а уж мягкое место – спасу нет! Женя сзавистью поглядывала на остальных девушек, которые лихо колотились своимитвердыми задиками о седла – и хоть бы хны! Все дело в привычке, конечно. Можетбыть, у них закружились бы головы в корзине воздушного шара, парящего внемыслимой голубой высоте. А вот у Евгении не кружилась!

Тут она обнаружила, что Лоток, словноподдавшись ее внезапной меланхолии, стоит посреди манежа, рядом с невысокимтренировочным барьером, будто решая: прыгать через него или нет?

– Э, вам еще нельзя! – раздался веселыйголос, и Лиза, гонявшая по кругу гнедого конька, натянула поводья рядом сЖеней. – Рановато!

– Вы мне льстите, – усмехнуласьта. – Лоток всячески оберегает меня. Я даже не могу заставить его ускоритьшаг, какие уж тут прыжки.

Лиза взглянула на нее испытующе, и у Евгениимелькнула вороватая мысль, что девушка отлично понимает, зачем неловкаявсадница таскается в манеж. Конечно, это была полная чепуха, потому что черезмгновение в глазах Лизы не осталось никакого напряжения, только приветливаяулыбка.

– Ну, ну, Лоточек, чего это тыразленился? – напористо сказала Лиза, и Евгения невольно восхитилась еесмуглой, диковатой красотой. – Слушаться надо. Не хочешь? Ну и дурак. А вывозьмите палочку.

И Лиза показала Евгении тоненький прутиксантиметров пятьдесят длиной.

– Ему не будет больно? – спросила та сопаской.

– Да вы что? – засмеялась Лиза. – Унего знаете какая толстая шкура? Это для него так, легкая щекотка. Если,например, вы хотите приласкать коня, то гладить его бесполезно: это не кошка,он ничего не почувствует. Надо крепко похлопать по шее. А чтобы причинить боль…– Лиза покачала головой. – Держите хлыстик. Увидите, дело сразу пойдетлучше, этот увалень вмиг оживет.

Она протянула Жене прутик, и та беззаботновзяла.

– Нет, не поднимайте, не поднимайте! –предостерегающе воскликнула Лиза, но было уже поздно.

Сказать, что увалень Лоток ожил, значилоничего не сказать! Прямо с места он взял такой рысью, что Женя, резковзлетавшая над седлом при каждом скачке, только чудом возвращалась обратно. Оначто было сил стискивала коленями лошадиные бока, чтобы удержаться, однако этобыли те самые шенкеля, крепости которых ей прежде так недоставало. Теперь они,похоже, получались как надо, потому что Лоток скакал все быстрее.

– Остановите коня! – вскрикнула Лиза, ноЛоток не останавливался. – Поводья, поводья натяните!

«Ах да, поводья!»

Женя вскинула руки с зажатыми в них поводьями,и Лоток, как ни странно, послушался, приостановил свой всполошенный бег.

Лиза подскакала, встревоженно заглянулаЕвгении в лицо.

– Ой, да ведь нельзя палочку над конемзаносить, – сокрушенно сказала она. – Похлестывайте по бокам, и все.Я не успела предупредить, вы уж извините. Испугались?

– Нет, – сказала Женя и удивилась, поняв,что это правда. – Но мне все время казалось, что при следующем скачке я невернусь обратно в седло.

– Привыкнете, – улыбнулась Лиза,наклоняясь к ней. – Только вы поводья так не распускайте, перехватите, онислабо натянуты.

Она провела худым смуглым пальцем по Женинойруке, и та близко увидела ее четкий профиль с длинной серебряной серьгой.

И невольно отпрянула.

Лиза бросила быстрый взгляд исподлобья и тутже выпрямилась, отстранилась:

– Вот так и держите кулачок, стаканчиком. Иопустите руки на край седла, удобнее будет.

Она кивнула и, не оглядываясь, повела своегогнедого в галоп по кругу. Изящная фигура, крепкая посадка, черная волна волослетит за плечами – амазонка, ну истинная амазонка.

Вот именно!

Итак, Лизу смело можно вычеркивать из спискагипотетических климовских подружек. То есть он может сколько угодно на неезаглядываться, но его шансы ниже нуля. Эта серьга в правом ухе, серьга в видедвустороннего топорика… Вчера Женя ее просто не заметила, не то сразу отставилабы Лизину кандидатуру. Ведь это не простая серьга – это изображение лабирис,«подруги лабирис», двусторонней секиры амазонок. Вернейший атрибут лесби. Воттак номер!

Женя покачала головой, но тотчас приняла самыйбеззаботный вид. Не надо обижать Лизу придурковато-изумленным выражением лица.Она безошибочно оценила реакцию Жени на поглаживание руки, на эту серьгу.Каждому свое!