— Не вздумай кричать, — пригрозил он ей. — Не вздумайкричать, Пэмми. Если пикнешь, убью.

Разумеется, он не намеревался исполнять свою угрозу — покрайней мере сразу, — но ей-то откуда знать?

За миг до этого Пэм сделала глубокий вдох; теперь же онамедленно и неслышно выпустила воздух из легких. Норман заметно расслабился.

— Пожалуйста, не трогайте меня, — заскулила она, и это ужеоригинально, этого он прежде никогда не слышал, нет-нет, ну что вы!

— И не собираюсь, — с теплотой в голосе заверил он ее, — Яне собираюсь причинить тебе боль. — Что-то зашевелилось в заднем кармане. Онсунул туда руку и нащупал резину. Маска. Нельзя сказать, чтобы он удивился. —Все, что мне надо от тебя, это узнать то, что я хочу знать, Пэм. Ты мне этоскажешь, и мы, счастливые и довольные, разойдемся каждый в свою сторону.

— Откуда вам известно, как меня зовут?

Он ответил ей уклончивым пожатием плеч, которое частоприменял при допросах подозреваемых, словно говоря — ему известно многое, вэтом и заключается его работа.

Она сидела на свалившейся куче темно-коричневых одеял, точнотаких же, как и то, что покрывало его постель в номере на девятом этаже, иразглаживала юбку на коленях. Надо отдать ей должное, глаза у неезамечательные, такого редкого сочного синего цвета. На нижнем веке левого глазасобралась слезинка, дрогнула и покатилась по щеке, оставляя черный след тушидля ресниц.

— Вы хотите изнасиловать меня? — спросила она, глядя на негосвоими бесподобными по-детски синими глазами, роскошными глазами — имея такиеглазки, можно свести с ума любого мужика, правда, Пэмми? — однако он не замечалв них того, что хотел. А хотел он увидеть взгляд, знакомый ему по камерам,взгляд человека, который после допроса, продолжавшегося целый день и половинуночи, готов сломаться: жалкий, униженный, умоляющий взгляд, утверждающий: «Яскажу вам все, все, что хотите, только оставьте меня в покое хоть ненадолго».Он не видел этого взгляда в глазах Пэмми. Пока.

— Пэм…

— Пожалуйста, не надо насиловать меня, прошу вас, не надо,но если вы все-таки собираетесь сделать это, прошу вас, воспользуйтесь презервативом,я так боюсь СПИДа…

Он уставился на нее потрясенный, потом разразился хохотом.От смеха у него свело живот, вернулась невыносимая боль в груди и еще сильнеезаболело лицо, но какое-то время Норман просто не мог остановиться. Он говорилсебе, что обязан остановиться, что кто-нибудь из администрации отеля, проходямимо, решит полюбопытствовать, что же так развеселило кого-то, и попытаетсязаглянуть в подсобку, но даже эта доводы не помогли; он просто долженотсмеяться, пока приступ не закончится сам собой.

Блондинка смотрела на него сначала удивленно, затем тожеробко улыбнулась. Улыбнулась с надеждой.

С огромным трудом Норману удалось взять себя в руки, хотя ктому времени глаза его все еще слезились от смеха.

— Господи, не собираюсь я тебя насиловать, Пэм, — выдавил оннаконец, после того как приступ смеха ослабел настолько, чтобы его слова непоказались неискренними.

— Откуда вы знаете, как меня зовут? — снова спросила она. Вэтот раз ее голос звучал более уверенно.

Он выдернул из кармана маску, сунул руку внутрь и принялсяшевелить ею, как тогда, на улице, перед глазеющим на него похожим на бухгалтераводителем «камри».

— Пэм-Пэм-бо-Бэм, банана-фанна-фо-Фэм, фи-фай-мо-Мэм, —заставил петь маску. Он покачивал рукой вперед-назад, как Шери Льюис со своейтрахнутой отбивной из ягнятины, только теперь это не ягненок, а бык,кастрированный бык-недоумок с цветочками на рожках. На всей земле не найдетсяпричины, по которой он мог бы испытывать к Фердинанду теплые чувства… однакоследует признаться честно — проклятый бык ему чем-то нравился.

— Ты тоже мне чем-то нравишься, — признался кастрированныйбык-недоумок, глядя на Нормана своими пустыми глазницами. Затем повернулся кПэм и с помощью Нормана, чьи пальцы заставляли двигаться его губы, спросил: — Утебя что, какие-то проблемы?

— Н-н-нет, — промямлила она, и выражение глаз, которого емутак не хватало, все не появлялось и не появлялось, хотя наметились признакипрогресса: он приводил ее в трепетный ужас — они приводили ее в ужас, — в этомможно не сомневаться.

Норман присел на корточки, свесив руки между коленями; мордаФердинанда была теперь обращена к полу. Он посмотрел на нее с искреннимсочувствием.

— Клянусь, больше всего на свете ты хотела бы, чтобы яубрался из этой комнаты и из твоей жизни, правда же, Пэм?

Она кивнула с такой силой, что волосы подпрыгнули на плечах.

— Да, я понимаю и полностью с тобой согласен. Ты скажешь мнеодну вещь, и я растаю, как прохладный бриз. И ответ не представляет собойничего сложного. — Он подался к ней; рога Фердинанда уперлись в пол. — Все, чтомне надо, — это знать, где Роуз. Роуз Дэниэлс. Где она живет.

— О мой Бог! — С лица Пэм исчезли последние краски — дварозовых пятна на скулах, — а глаза расширились так, что им, казалось, сталотесно. — О мой Бог! Это вы! Вы Норман.

Он испугался и разозлился — ему полагалось знать ее имя, именнона этом все и построено, но она не должна знать, как его зовут, — после чегособытия приняли неожиданный оборот. Пока он реагировал на произнесенное ею имя,она вскочила на ноги и едва не убежала. Он бросился за ней, протягивая правуюруку с надетой на нее маской быка Фердинанда. Краешком сознания слышал свойголос, кричавший, что Пэм от него не уйдет, что он намерен поговорить с ней,поговорить сейчас же и начистоту.

Норман схватил ее за горло. Она издала сдавленный хрип — егорука не позволила закричать — и рванулась с отчаянной силой, о которой и неподозревал. И все же он удержал бы ее, но помешала маска. Резиновая морда быкасоскользнула с руки, и Пэм бросилась к двери, она упала у двери, размахиваявытянутыми в стороны руками, и в течение нескольких секунд Норман не могсообразить, что же случилось потом.

Раздался звук, сочный хлопок, похожий на звук вылетевшей избутылки шампанского пробки, после чего руки Пэм задергались, колотя по двери, ашея изогнулась под странным углом, как шея человека, наблюдающего заторжественной церемонией поднятия флага на патриотическом празднике.

— Эй? — окликнул ее Норман, и Ферди поднялся перед ним наего же руке. Перекошенная морда быка показалась ему пьяной. — Пфффф, — скривилгубы Фердинанд. Норман сорвал маску с руки и сунул ее в карман, слыша новыйзвук, напоминающий весеннюю капель. Он посмотрел вниз и увидел, что цветкроссовки на левой ноге Пэм вместо белого стал красным от крови, кровь стекалапо двери длинными полосами. Руки Пэм все еще дергались. Норману они напомнилибьющихся в клетке маленьких птиц.