кеттралов развеивается, как вчерашний ветер.

Только вот карты Киля оказались верны – хоть на них и недоставало крупного города. «Зарю» не разбило бурей. Джонон сумел обойти зараженные области Менкидока. Вопреки всякой вероятности, они добрались до вершин и здесь, на известняковых уступах, нашли гнезда созданий, ради которых преодолели тысячи миль.

Стоило разглядеть одно, остальные нашлись сами собой – два, четыре, двенадцать – целая колония на обрыве. Их вид должен был разжечь в ней вихрь чувств: облегчение, предвкушение, волнение, торжество…

А она ощущала лишь необъяснимое тупое отчаяние.

Весь долгий путь на юг Гвенна уверяла себя: то, что она сдалась, ничего не значит. Если в конце пути не будет птиц, в ее присутствии на корабле нет ни цели, ни смысла. Для бесполезного орудия карцер – место не хуже других, и она позволила себе заржаветь. Она день за днем, неделю за неделей сидела, привалившись к переборке. Или лежала навзничь, уставившись в темноту, и пряталась от осаждавшей ее паники, от горя, от всего на свете. И вот ее вытащили на свет, показали, что кеттралы живы – живы, вопреки всему, и гнездятся именно там, где предсказал Киль, на высотах южного Менкидока. Понять, что она все же нужна, и притом больше ни на что не годна…

Джонон отобрал у нее трубу, сам посмотрел некоторое время и кивнул.

– Вижу гнезда. А где птицы?

– Наверное, охотятся, – покачала головой Гвенна. – Или просто летают.

Адмирал обвел глазами небо:

– Если летают, я их не вижу.

– Они могли скрыться за той седловиной на севере, – указал Киль. – В соседней долине.

– Или улететь на пять дневных переходов, – подтвердила Гвенна. – У них огромные охотничьи угодья.

– Когда же они вернутся?

– К сумеркам, – покачала головой Гвенна. – Или позже. Ночью они охотятся немногим хуже, чем днем.

Она смотрела на север, на снежные перевалы между вершинами. Небо было пустым до боли.

– Когда бы ни вернулись, нельзя, чтобы они застали нас здесь, на открытом месте.

Джонон быстро разделил свои силы. Длиннолицый щербатый Леммер – он встал во главе отряда после гибели Арона Тесто – получил приказ отвести большую часть людей под прикрытие леса, разбить там лагерь и ждать.

– Наблюдайте за нами в трубу, – сказал Джонон. – В случае атаки помощь не оказывать. Учитесь на наших ошибках. В случае нашей гибели примете задание на себя – соберете яйца и вернетесь на «Зарю».

Леммер, кивнув, протянул руку.

– Удачи, адмирал.

– Удачи? – Джонон невесело покачал головой. – Нет, солдат, не удача, а наши достоинства и слабости решат – успех или смерть.

– Как скажете, адмирал, – склонил голову солдат.

Джонон уже отвернулся от него.

– Вессик, Лури, Чент, Паттик, Чо Лу, Рабан, со мной. – Он обернулся к ним с Килем, и до Гвенны долетел запашок отвращения. – И вы двое.

– А Крыса? – спросила Гвенна.

– Я дал вам одно поручение. Вам даже с ним не справиться?

– Ее незачем брать с собой. Она нам ничем не поможет.

– Разумеется, не поможет. Но она, как и вы, обременение, а я предпочитаю держать все обременения в одном месте, у себя на глазах.

Не дав Гвенне ответить, он отвернулся и стал подниматься по крутому склону к далекому обрыву.

– Быстро! – гаркнул он, не дав себе труда оглянуться. – Те пещеры – единственное укрытие. Я хочу добраться к ним до полудня.

* * *

Куда там – до полудня! Когда солнце встало прямо над головами, они покрыли чуть больше половины расстояния. Сказывался разреженный воздух высокогорья, все пыхтели и задыхались, но главное препятствие представляла сама земля под ногами, от которой никто не ждал такого коварства. Между отвесными стенами утесов, сверху и снизу от них лежали узкие полоски сыпучих откосов. Сверху падали камни, разбивались о крупные валуны, спускали небольшие лавины, сползавшие на пару шагов, прежде чем зависнуть в неверном равновесии над самой пропастью. Местами стоило неудачно поставить ногу, чтобы часть склона поехала вниз, и Гвенне, хотя до края обрыва оставалась добрая сотня шагов, всякий раз чудилось, будто оползает весь склон горы, унося их с собой за край. Связавшая их с Крысой цепь, как ни старалась Гвенна ее придерживать, цеплялась за валуны, подворачивалась под ноги то ей, то девочке, то обеим сразу, и кольца кандалов врезались в лодыжки, так что Крыса скоро захромала, а у Гвенны кровь пропитала голенища сапог. Один раз, споткнувшись о цепь, Гвенна упала и рассадила об острый камень колено. Рассадила так глубоко, что между краями раны под выступившей кровью белела коленная чашечка.

После многих недель валяния в карцере кости стали словно свинцовыми, а мышцы превратились в сало. Набранный вес тянул ее вниз, но это были пустяки в сравнении со страхом; ей все мерещилось, как вернувшиеся птицы пролетают седловину, до которой оставалось все меньше и меньше. Ей чудилось, что камни уходят из-под ног, соскальзывают с обрыва и она цепляется за них, срывая ногти. И хуже всего, она представляла, как сломается, не выдержав напряжения, сама без чувств покатится вниз по склону, увлечет за собой Крысу, и камни изорвут, изрежут тело девочки, переломают тонкие косточки рук и ног, расколют череп. На картину солнечного дня перед глазами накладывалась другая: все так же прикованная к ней девочка, но обмякшая, в крови, с пустыми глазами.

– Подождите! – сказала Гвенна.

Дыхание хрипело в горле. Она и в холодный день взмокла от пота.

Паттик – он перелезал валун в двух шагах перед ней – обернулся, недоуменно наморщил лоб.

– Вы в порядке?

– Адмирал, – громче позвала Гвенна. – Адмирал!

Джонон обернулся.

– По вашей собственной оценке, любое промедление представляет опасность.

– Цепь… – У нее не хватило дыхания закончить.

Адмирал смотрел так, будто ожидал какого-то фокуса. Так и сверлил ее взглядом.

– Куда нам бежать? – устало выдохнула Гвенна.

Он обвел окрестности взглядом и, кивнув, дал знак солдату:

– Лури, снимите цепь. Если кто из них попробует бежать, стреляйте.

– Слушаюсь, адмирал, – отозвался легионер. – С удовольствием, адмирал!

По-видимому, замечание относилось не к кандалам, а к возможности пострелять.

Крыса, избавившись от всего этого железа, стала двигаться легче, да и Гвенна чувствовала, что ускоряет шаг. Меньше тяжести, да, но не только в тяжести дело. Легче стало от сознания, что она больше не привязана к девочке, что, если сорвется, не потянет за собой в пропасть ребенка. Девчонка была проворной, сообразительной, ловкой и даже в разреженном воздухе сверхъестественно сильной. Без медлительной старой дуры ей будет лучше.

Пока что Гвенне удавалось сдержать подступающую панику, притушить теснившиеся на краю сознания страшные картины и сосредоточиться на одном: на движении вверх. Она вдыхала на