сходилась с полом. Сейчас Акйил, потея и ругаясь под нос, вставил в щель поясной ножик, приподнял доску и вытащил из-под нее кожаный кошель. На кожу налип мышиный помет, она попахивала мочой и плесенью. Но когда он высыпал содержимое на кровать, монетки так и засверкали в свете фонаря – целое состояние, хватит на домик с хозяйством…

Не то чтобы он мечтал землю пахать…

Йеррин оглянулся, прищурился на блеск золота.

– Не желуди, – сказал он, немного помолчав.

– Это лучше желудей, старина.

– Белка больше любит желуди, – покачал головой монах.

– Обойдется твоя белка. Мы убираемся.

– Ты, – Йеррин кивнул на горку монет, – ты, скорее, соришь.

– Монеты заметем, из города уберемся. Здесь стало опасно.

Какая досада – он ведь подобрался так близко…

Каден достиг ваниате – это Акйил знал от Адер, – а ведь Акйил дольше Кадена проторчал в Ашк-лане. Они бегали по одним горам, таращились в одни реки, спали в одинаковых кельях, мучились с одними наставниками – значит Акйил должен был добиться того же. Он с первого дня в Аннуре нещадно мучил себя старыми упражнениями хин – медитировал на крыше все время, когда не «обучал» Адер и не исследовал город. Иногда он нащупывал у себя в сознании что-то… ядрышко или семечко, гладкое, темное и пустое. Но стоило к нему потянуться, оно ускользало. Если бы в живых остался еще хоть один из монахов: Шьял Нин, Уй Хенг или Рампури Тан… хоть кто-то, кто мог бы преподать ему несколько последних недостающих уроков.

А ему достался Йеррин.

Выжать секрет ваниате из старого монаха не легче, чем воду из Кентом драного булыжника.

«Не трудись», – сказал ему однажды Йеррин. А в другой раз: «Ты не можешь этого сделать».

– Видел тех людей под окном? – спросил Акйил.

– Людей? – без особого интереса отозвался Йеррин.

– Тех, с мечами. Солдат императора.

– У императора нет солдат.

– Есть, ты уж мне поверь.

– Ни у кого нет солдат.

– Я их и сейчас вижу. Стоят прямо у дверей нашей гостиницы.

Йеррин, ласково поглаживая белку, покачал головой:

– Это не наша гостиница. У нас нет гостиницы.

Акйил хотел ответить, но захлопнул рот, носом втянул в себя воздух, задержал его в легких. Спорить с Йеррином – пустое дело, это он много лет как усвоил. Невозможно переспорить монаха – с ним и спорить-то не получается. Ты готовишься перетянуть канат на себя, упираешься ногами в землю, напрягаешь спину, хватаешься покрепче и, дернув, валишься навзничь, потому что, оказывается, за тот конец никто не держался.

– Как бы там ни было, – отозвался наконец Акйил, – те люди, те, что снаружи, завтра с утра сопроводят меня во дворец. Приведут к кента и швырнут в них.

Йеррин смотрел на него с легким добродушным любопытством, словно дожидался, когда же рассказчик доберется до занимательной части истории.

– Если я до тех пор не овладею ваниате, я умру, – подытожил Акйил.

– О… – Монах улыбнулся. – Да. Ты умрешь.

Он кивнул, похоже с одобрением, и снова стал бережно гладить белочку пальцем.

– Ценю твою уверенность.

– Я умру. – Йеррин кивнул на грызущую орех зверушку. – Она умрет.

– Я бы с этим еще повременил.

– Так повремени.

– И чего ради я все эти годы с тобой возился? – покачал головой Акйил.

Он не ждал ответа – и потому, что Йеррин никогда не отвечал на вопросы, и потому, что ответа и сам не знал. Видит Шаэль, без монаха ему жилось бы куда легче. Йеррин его задерживал, объедал, повсюду бросался в глаза, что в городе, что в деревне. Без Йеррина он бы добрался до Аннура многими месяцами раньше – годами раньше. И уж точно много чаще находил бы с кем переспать по дороге. А вместо этого нянчился с полоумным старикашкой.

Он еще мог это как-то объяснить тем, что чувствовал себя в долгу. Тоже странно, потому что Акйил чуть не всю жизнь учился уходить от долгов. И все-таки стоило задуматься, не бросить ли ему старика: высыпать в старческую ладонь горсть монет и оставить на какой-нибудь деревенской площади, – в памяти вставал Ашк-лан: горящий монастырь, разбросанные, как листья по двору, мертвые монахи. Кое-кого застали врасплох, но почти все успели понять, что их ждет. Некоторые собрались на краю уступа и молча ждали смерти. Бежать или спрятаться не попытался ни один. Кроме Акйила.

Он до сих пор приходил в ярость при этом воспоминании. Прожить жизнь в тишине и смирении очень мило, но если приходят люди, чтобы разрушить твой мир огнем и сталью, тогда уж не хрен сидеть сложа руки, тогда надо что-то делать. Он поступил умно, поступил здраво, он один заслужил спасения. Если при этом пришлось убить настоятеля, так что ж, его бы все равно убили вместе с остальными – убили бы эдолийцы. Акйил никак не мог его спасти. Он никого не мог спасти…

Акйил отбросил от себя воспоминание.

– Ты не мог бы просто сказать, что делаешь, когда хочешь войти в транс? – устало попросил он.

Йеррин покачал головой, пощекотал белке белое брюшко.

– Никогда.

– Никогда не входишь в ваниате?

– Никогда ничего не делаю.

Акйил зажал нетерпение зубами.

– Не знаю, как это понимать!

– Вот и хорошо. – Лицо монаха осветилось. – Вот и правильно.

– Что правильно?

– Меньше знать. А лучше – ничего.

– Стараюсь, – буркнул Акйил.

Монах пожал плечами и угостил белку новым орешком.

– Перестань стараться.

Акйил хотел огрызнуться, но передумал. Белка издавала звуки, выражавшие довольство или голод, благодарность или жадность. Казалось бы, их легко различить. Пока Йеррин чистил для нее еще один орешек, Акйил кинул в подол его балахона несколько монет, а оставшиеся разделил на два кошелька. Две монеты оставил на столике у кровати.

– Меня долго не будет, – сказал он.

– Ошибаешься, – улыбнулся ему Йеррин, подняв взгляд.

Акйил не знал, как объяснить старику положение дел, поэтому не стал и стараться.

– На эти деньги ты можешь купить еды. Император пришлет за тобой людей. Она будет тебя расспрашивать, но ничего плохого не сделает.

Он думал, что не сделает. Ясное дело, Адер умеет быть беспощадной, но у нее хватит мозгов понять, что без толку пытать выжившего из ума старца. Она его допросит, постарается выведать, куда девался Акйил, может, потребует и от Йеррина кое-что рассказать о ваниате, а поняв, что ничего не добьется, отпустит старика. Тогда Акйил его подберет и они выберутся из города живыми и невредимыми, к тому же малость побогаче, чем пришли. Он обжулил императора Аннура и унес ноги. Уцелел.

Как всегда, уцелел, чтоб ему провалиться.

31