— Ботаниками? Ну, тех, кто занимается ботаникой,вероятно, но раз ты спросила, значит, тут есть какой-то подвох…

— Да, верно. Ботаниками называют таких, как ДимкаФролов, помнишь его?

— А, ну да, понял… Как интересно…

— Влад, высади меня, пожалуйста, на Мюнстер-штрассе. Язайду в кондитерскую, куплю Белле Львовне пирожных…

— Кто это, Белла Львовна?

— Аллина мама.

— Хорошо, — не стал спорить он. Она не хочет,чтобы я знал, где именно она живет, усмехнулся он про себя, а я-то уже знаю!Что ж, пусть тешит себя мыслью, что может от меня скрыться. — Ника, тыуверена, что занята сегодня вечером?

— Уверена, Влад, к тому же я очень устала.

И действительно, у нее был усталый, даже измученный вид.Нелегко ей далась встреча с прошлым.

— В котором часу удобно позвонить? К примеру, в десять?

— Да-да, в десять удо??но.

Он хотел поцеловать ее на прощание, но она ловко увернуласьи вышла из машины. Он проследил за ней взглядом. Она и вправду зашла вкондитерскую и через несколько минут вышла с коробочкой пирожных.

Он вдруг тоже ощутил страшную усталость и в то же времяпустоту. Поставил машину на стоянку, пошел домой и, ни о чем не думая,завалился спать.

Спал крепко, без всяких снов, и проснулся уже в началеодиннадцатого с тяжелой головой. О, черт, надо же позвонить Нике! Неужели и этагладкая бгонда потащится с нами, неужели у нее не хватит ума и тактаотказаться? Неужто она не поймет, что будет третьей лишней? Может и не понять,у нее такой самодовольный вид… Интересно, каково Нике у нее? Может, ей тамнеуютно? Может, она чувствует себя там обузой? Надо бы предложить ей… Хотя чтоя знаю об этой новой Нике? Раньше она была иногда болезненно застенчивой ипреувеличенно деликатной, а теперь бог ее ведает. А может, не надо звонить?Все, собственно, уже сказано… Или почти все… Если она хочет взять с собой Аллу,значит, не хочет быть вдвоем со мной, тогда зачем? Но тут он представил себе,как Ника уговаривает Аллу поехать с ними в Гент, а та говорит: «Хорошо, япоеду, но этот твой бывший бойфренд… — нет, вряд ли она назовет его бойфрендом,скорее, хахалем, — этот твой бывший хахаль, скорее всего, не позвонит». АНика будет горячо ее убеждать, что он позвонит обязательно… Нет, придетсязвонить, иначе в глазах этих двух женщин я буду последним трусом, полнейшимничтожеством… Ведь тогда мой поступок имел политическое объяснение, а теперь…Позвоню, в конце концов, что может случиться? Ничего! А может, именно оттого,что ничего в присутствии Аллы не может между нами случиться, я и не звоню? Авдруг у Аллы какие-нибудь дела? Или ее мама объестся сегодня пирожными, у неезаболит печень, и она не сможет остаться одна на целый день? Хорошо бы… И онпозвонил. К телефону подошла Алла. Сказала, что Ники нет дома, но в Гент онавсе-таки поедет.

— А вы? Вы не поедете? — спросил он с надеждой.

— Нет, благодарю. Думаю, у вас и без меня найдется очем поговорить. К тому же я уже бывала в Генте.

Вы когда хотите выехать из Бонна?

— Чем раньше, тем лучше.

— В таком случае ждите Нику в семь часов у памятникаБетховену! Всего хорошего, покойничек! — добавила она со смешком иположила трубку.

Черт знает что! Идиотское место для встречи в такойситуации! Ну да ерунда! Не стоит обращать внимание на мелочи! Главное — мыпоедем вдвоем!

И весь день будем вместе. Сейчас надо успокоиться, принятьснотворное, иначе впереди бессонная ночь и трудно будет весь день провести зарулем! Так он и поступил. Сон сначала не шел, тем более что червем точиламысль, куда это Ника сегодня девалась, наверняка на свидание к седовласомуотправилась…

Ах, как нехорошо, как противно… Но, думаю, седовласомусегодня ничего не светит, я просто уверен!

Тем более у нее же есть Гриша, которому она не желаетизменять даже со мной, не то что с седовласым.

Мысль эта была так утешительна, что в результате он довольнобыстро уснул, поставив будильник на шесть утра.

К памятнику они подошли одновременно.

— Привет! — улыбнулась Ника. На ней были белыебрюки и белая ветровка.

Ей не идет белый, отметил он, белый ее старит…

Видимо, дело в том, что вчера на пароходе она довольносильно загорела, и это как-то ее простит…

Вот и чудно, может, за целый день я разгляжу в ней еще кучунедостатков и к вечеру мне ничего уже не будет хотеться и все само собойзакончится. Я вернусь в Бостон, к своей привычной жизни, а она к своемукамерному Грише. Но когда они сели в машину, он почувствовал запах ее духов, накоторый вчера как-то не обратил внимания, или сегодня у нее были другие духи?Запах был легкий, чуть горьковатый и удивительно приятный. В нем была какая-тоуспокоительная прохлада… И вообще, ему вдруг стало хорошо и уютно. Уже черезпять минут она стянула с себя ветровку. А под ней оказалась бледно-зеленая вмелких ромашках то ли блузка, то ли рубашка, черт знает, как это называется…

— Жарко, — улыбнулась Ника. — Алла заставиламеня надеть ветровку, боялась, что я замерзну…

А вот зеленая рубашка шла ей необыкновенно.

И на шее были бледно-зеленые бусики. Милая, какая она милая!Милая моя, солнышко лесное, вон в каких краях встретилась со мною… —всплыло вдруг из глубин памяти.

— Чего ты смеешься? — спросила она.

— Да нет… так, просто радуюсь, что сегодня хорошаяпогода!

Когда они выехали на автобан, он спросил:

— Ты сегодня что-нибудь ела?

— Да, Алла впихнула в меня завтрак. А ты голодный?

— Нет, я тоже поел. Вот и чудно, второй завтрак можемсъесть в Брюсселе! Ты не против?

— Я за! А можно открыть окно?

— Конечно!

Сквозной ветер трепал ее волосы. Они ехали молча, ипочему-то это было так приятно… У него в голове вертелись обрывки старых песен,которые он любил в далекой молодости. «Из кошмара городов рвутся за городмашины…», кажется, это Высоцкий… «Длинной-длинной серой нитью стоптанных дорогштопаем ранения души…», это Визбор…

— Автобаном никакие ранения не заштопаешь, — вдругпроизнесла Ника.

Он от удивления чуть не выпустил руль.

— Что?

— Ты не помнишь песню Визбора?

— Нет, — сказал он, взяв себя в руки. — Непомню.

— Я хотела сказать, что автобаны скучные… Вот мы сАллой ездили в какой-то замок, там была красивая дорога, она так петляла ивокруг такие виды, а тут…

— Зато быстро доедем.

Они довольно долго молчали. Но никакой неловкости нечувствовалось. Ему было хорошо. Наверное, и ей тоже.