– Это будет стоить сто тысяч долларов, – сообщилменеджер, наблюдающий за строительством. – Конечно, как первый взнос.Затем ежегодно по двадцать-тридцать тысяч на поддержание нужной температуры, назарплату обслуживающего персонала. Уверяю вас, проект совсем не коммерческий,мы ничего не навариваем.

– А какой же?

Он вздохнул, лицо омрачилось.

– У гендиректора отца возят на химиотерапию уже три года. Неумирает и не выздоравливает, измучился, жить больше не хочет… Да и все мы,знаете ли, под раком ходим.

Я стиснул челюсти. Дело не в том, что у меня в лучшем случаенаскребется тысячи две-три, а надо сто, я готов даже грабить банки, нохранилище закончат только через полтора года! А потом еще через полгода, послеполной отладки оборудования, начнут принимать первых пациентов!

Каролина, исхудавшая, как скелет, лежала с закрытымиглазами. Я сидел на краю постели, ее исхудавшие пальцы в моей ладони.Истончившиеся веки затрепетали, силясь подняться, я сказал быстро:

– Лежи-лежи! Я здесь.

Ее губы слабо шевельнулись.

– Володя…

– Я здесь, – повторил я.

– Прости…

– За что? – спросил я раздавленно. – Это тыпрости, что я не уберег… Я мужчина, я должен уберегать…

– Ничего ты не… должен, – прошептала она, не поднимаявек, высохших, в полопавшихся красных нитях. – Прости, что причиняю боль…И что ухожу…

– Ты не уйдешь! – ответил я со злостью. – Ты неуйдешь! Я не отпущу… Мы еще побегаем… и Линдочка будет приставать к тебе сигрушками…

Она слабо улыбнулась. Улыбка так и осталась на ееизможденном лице. Прибывший врач объяснил, что могла бы прожить еще неделю, носердце отказало раньше. Все к лучшему, добавил он с грубоватой прямотой:последние дни самые страшные, человек умирает в жутких мучениях, когда непомогают даже сильнейшие наркотики. И выглядит такой человек ужасно.

Похоронили на далеком загородном кладбище, она непринадлежит к знатным персонам, даже могилку дали самую простую, дешевую. Всемраспоряжались Анжела и ее дядя, единственные отыскавшиеся родственники,унаследовавшие ее квартиру. Даже в счет этой квартиры они не раскошелились намогилку, хотели отправить в крематорий, куда сдают бездомных бродяг, я снял всесвои наличные и, оплатив место, добился, чтобы похоронили достаточно пристойно,и оплатил место на кладбище за десять лет вперед.

Родственнички поулыбались над моей дуростью, исчезли, ибольше я их не видел. Продали они ее квартиру или кто-то вселился, я уже незнал, так как постарался забыть тот телефон и вообще все утопить в рюмке, нет,в стакане. Большом, граненом.

Потом я понял, что спасла меня Линдочка. Она то скулила, тотыкалась мордой и просила есть или умоляла хотя бы налить ей в мисочку воды,подбегала к двери и визжала, объясняя, что у нее вот-вот лопнет живот, ну неможет она по двое суток не опорожняться! И тосковала вместе со мной, я этовидел, даже потрясенно замечал в ее чистых преданных глазах слезы. Она страдалавместе со мной. И если бы умела пить, запила бы тоже.

Меня несколько раз выводили из запоя, потом я обнаружил себяиграющим в Sims-2, где у нас с Каролиной свой домик, живем дружно и счастливо,принимаем гостей, а вот Каролина забеременела, начал расти живот, появилсяребенок, я приучаюсь его пеленать и кормить из бутылочки…

Однажды в прихожей раздался звонок. Я поморщился, надо быотключить вовсе, но звенит и звенит, я наконец дотащился до двери, кое-каксправился со щеколдой. На лестничной площадке Аркадий и Жанна, с заранеезаготовленными скорбными лицами, но у обоих вытянулись еще больше, когдаувидели, в каком виде я на самом деле. Аркадий коротко обнял и, передав меняжене, тут же прошел в комнату, Жанна обняла меня и заревела во весь голос.

Я некоторое время крепился, но слезы брызнули из глаз, ужебегут ручьем, а мы стоим, крепко держим друг друга и вздрагиваем от рыданий, аАркадий быстро вернулся из комнаты с ворохом одежды.

– Одевайся, одевайся! Я поставил машину в запрещенном месте.

Жанна сказала сквозь всхлипывания:

– Да-да, Володя… Одевайся, пожалей нашу машину…

Аркадий сказал с неловкостью:

– Я еще и приткнул ее так, что любой заденет. У вас переддомом совсем нет стоянки.

Линдочка вышла в коридор, посмотрела печально и легла упорога. Будет дожидаться, когда вернусь. Я не понимал, зачем нужно одеваться,но они так тормошили и настаивали, что я тупо под их натиском переоделся,двигаясь как сомнамбула. Аркадий запер дверь на два оборота, подергал за ручку,проверяя, сунул ключи мне в карман, и мы спустились на лифте в холл.

Машину в самом деле Аркадий приткнул рискованно: другие едвапроползают в узком проходе, грозя процарапать бока. Мы торопливо заняли места,он вырулил на дорогу.

– Леонид защитил диссертацию, – сообщил он. –В двадцать девять лет – доктор наук! Молодчина. Он снял зал в кафе«Валентина», будут только друзья. Велел без тебя не возвращаться. Да и всеждут. Каролине завидовали, это тоже правда, но ее любили. И верь – неверь, но хоть какой сейчас мир ни черствый, но мы все скорбим. Жанна каквспомнит Каролину, так ревет…

Кафе «Валентина», которое я застал еще как небольшую комнатус двумя столами, по мере успеха раздвигало пределы, прикупало соседниепомещения, сейчас уже не кафе, а предприятие по достойному и солидному отдыху.Большой зал, где общая публика, три небольших зальчика, очень даже уютных дляторжеств, свадеб и прочих юбилеев, Аркадий и Жанна повели меня к дальней двери,в ближайший зал дверь распахнута, я успел заметить очень богатое убранство,роскошно уставленные столы, люди солидные и явно криминального склада. Женщинытоже все одинаковые – юные длинноногие красотки, это из сопровождения, такназываемые секретарши на выезд.

В нашем зале все поскромнее, доктору наук не тягаться скриминальными авторитетами, за двумя сдвинутыми столами уже сидят Леонид иМихаил с женами, Коля и Светлана рядышком, еще несколько довольно приятныхлюдей, с которыми я встречался то у Голембовских, то на общих мероприятиях.Стол заставлен пока салатами и холодными закусками, плюс – вина и коньяки,даже свернутые белоснежными киргизскими юртами салфетки стояли неподвижно ичинно на пустых тарелках.

Улыбки исчезли, все поднимались и, кто как мог, выражали мнесоболезнование. Аркадий усадил меня рядом со Светланой, она молча опустилаладонь на мою руку, вздохнула, но не промолвила и слова. Обычно предпочитающаякрасные тона, сейчас в простой светлой блузке, открывающей широкую полоскумежду голубыми джинсами и самой блузкой, я даже успел заметить блеснувшийлиловым глазом камешек, мощная грудь приподнята так, что просто неприлично, ноне упрекнуть насчет ухищрений с особой формой бюстгальтера: его просто нет.