Даже одежда меняет человека, он в деловом костюме начинаетвести себя иначе, чем в спортивном или пляжном, а в генетически измененныхтелах, переделанных только в целях творчества, что значит – как можнопричудливее и невероятнее, кто знает, какими вывихами будет обладать психика.Во всяком случае, из полутора миллионов проголосовавших лишь сто двадцатьпротив, и еще четыреста воздержались, ссылаясь на малоизученность последствий.

Последствия, как правильно сказал Кульнев, председательКоординационного Совета, могут быть только катастрофическими. Сейчас простовзрывообразный рост новых технологий, крупных открытий, изобретений. За всемидаже не уследить, не то что изучить последствия, потому выбираем трусливенькийпуть, как нас обвиняют, да, трусливенький путь шараханья от всего неизвестного…которое не является приоритетным для развития.

Более того, сказал Кульнев, он вынужден поставить вопрос ополном подключении всех трансчеловеков к Сети. Полном и постоянном. Этопредусматривает постоянное сканирование Контроля за всеми мыслями и действиями.Частная жизнь, естественно, остается неприкосновенной, но Контроль будетмоментально реагировать на ключевые слова, мысли и символы, что грозятчеловечеству неприятностями.

Я морщился, пережидал шум. Трансчеловеки, а галдят, как стаярассерженных ворон. Все по-дикарски отстаивают право на неприкосновенность,забывая, что дикарь мог дубиной убить двоих-троих, пока его повяжут, атрансчеловек в состоянии уничтожить все человечество. Значит, у нас только двапути: либо добровольно лишить себя власти и вернуться в первобытное общество,либо позволить следить за каждым своим шагом и даже словом.

Ватрохин, самый горластый, потребовал, чтобы функции надзорабыли переданы Искусственному Интеллекту. Тот будет реагировать только наключевые слова, в наших стыдных тайнах копаться не станет. Но, конечно, длянадзора за Искусственным Интеллектом, за ним тоже нужен глаз да глаз,необходимо создать контрольный орган, во главе которого он готов встать.

Я видел, как тихо бесится Кульнев, поползновения Ватрохинавидны невооруженным глазом, наконец он попросил минуту внимания.

– Я что-то не понял, – сказал он рассерженно. –Простите, о каких таких стыдненьких тайнах идет речь? Мы все последнее столетиеподготавливали народы к нынешней открытости! Еще в двадцатом веке похерилинеобходимость действенности и всех проблем с ее отсутствием, в двадцать первомженщины стали открыто говорить о менструации и проблемах секса, исчезло такоеявление, как подглядывание за раздевающимися женщинами, а внедрение добавочногозрения вообще сделало необходимость одежды устаревшей фикцией. Никто нестыдится даже дефекации, что когда-то было табу и всячески скрывалось, какбудто эта естественная потребность организма, без которой никто не в состояниижить, – нечто преступное. Сейчас уже скрывать нечего… если это не касаетсяподготовки преступлений. У вас есть возражения? Я имею в виду серьезныевозражения?

Ватрохин открыл и закрыл рот. По его злому лицу я видел, чтовозражений воз и маленькая тележка, однако надо их выстроить так, чтобы звучалиубедительно. Общие туманные слова о неприкосновенности частной жизни непроходят: все и рады бы их выполнять, если бы на другой чаше весов невозможность погибнуть всему человечеству разом.

– Это нельзя решать сейчас, – заявил он наконец. –Я предлагаю собраться через неделю… а лучше, через месяц, чтобы очень подробнообсудить все аспекты проблемы.

Кульнев ахнул:

– Через неделю?.. да мир может погибнуть через три дня!

Ватрохин сказал величественно:

– Вы сгущаете краски. И недооцениваете мудрость человечестваи его способность принимать верные решения. Я требую поставить на голосованиемое предложение.

Кульнев сказал зло:

– Хорошо. Я также ставлю на голосование: собраться всемчерез полчаса! И принять этот Закон. В старину важные вопросы могли откладыватьна год-два, чтобы «подготовить материалы и принять взвешенное решение», носейчас в счет идут даже не дни – минуты!

Я дергался, следил за голосованием, сам первым подал голосза предложение Кульнева. От сердца отлегло, когда почти полтора миллиардаголосов были за полный контроль. Специально уточнялось, как язвительно сказалКульнев, «для тупых», что это не контроль над личностями, это контроль завозможностью причинить большое зло. Вы, господин Ватрохин, вольны украсть усоседа булочку или тайком пнуть его собачку, Контроль этого даже не заметит,сие ваша частная жизнь, но он моментально среагирует, как только попытаетесьсоздавать на кухне термоядерную бомбу…

Я ощутил короткий зов, моментально идентифицировал, хотя ниразу не разговаривал и вообще не общался с Кульневым, координатором планетарныхпреобразований: все ключи и коды хранятся в памяти.

– Да, – ответил я. – Слушаю.

На расстоянии двух шагов возникла крупная человеческаяфигура.

Он сказал отрывисто:

– Простите, что не в мыслеформе…

Я отмахнулся.

– Пустое. Я сам из допещерных, для меня старая добраяголография – самое то. Слушаю вас.

– У нас есть к вам вопросы, – ответил он. – Вообщепланируем построить на Плутоне завод по производству специализированныхнаноботов. Нужна ваша консультация…

Он умолк, глядя пытливо. Я ответил вежливо:

– Смотря по каким вопросам. Вы знаете, мое время дорого.

– Мы оплатим, – ответил он небрежно. – Кромеконсультации, есть и еще одна сладкая морковка для вас.

– Слушаю с интересом, – ответил я.

– Вы уже догадываетесь, – сказал он так жеотрывисто, – мы намерены поручить это тем, кто специализируется на ихизготовлении.

Сердце мое забилось чаще. Я спросил, стараясь не выказыватьособого интереса:

– Вы имеете в виду корпорации Pendor, Donsk или New-Wasuks?Это самые крупные производители наноботов.

Он смотрел на меня неотрывно.

– А вы?

– Мы даже не входим в первую десятку, – ответил яоткровенно. – Так, разве что в двадцатку.

Он покачал головой.

– Мы навели кое-какие справки. Вы – та фирма, гдепервыми нашли верную дорогу. А остальные лишь подсуетились вовремя и опередиливас. Они уже ничего не вносили принципиально нового в конструкции наноботов,лишь мелкие улучшения, а вы за это время семь раз меняли саму концепцию. Спустякакое-то время они подхватывали ваши наработки и тиражировали…

Я скромно промолчал, но внутри разлилось тепло. Приятно,когда замечают.

– Если примете наше предложение, – сказал он, – мыхотели бы на месте обсудить условия.

Я послал сигнал сдержанного удивления.