однако Рук чувствовал, как набирает силу, и то, что много лет дремало в нем, снова поднимает голову. Рук безнадежно спрашивал себя, каково же приходится Бьен. Ее-то не растили дельта, боги и вуо-тоны. Ей в жилы не вливали непостижимой быстроты и силы движений. Она день за днем держалась только на отваге, упорстве, надежде – держалась на ногах, когда, по мнению Рука, давно должна была свалиться. Сколько еще осталось до того дня, когда она сломается?

Он поднес к губам ее руку, поцеловал.

– Хорошо.

– Что «хорошо»?

– Скажи ему.

Бьен медленно отняла руку. Темные глаза смотрели строго.

– Я не спрашивала разрешения.

– Знаю.

– Знаешь?

Она обхватила себя руками, словно озябла.

– Бьен… – Он искал слова, которые выразили бы кипящие в нем чувства. – Я этого не умею.

С ее губ сорвался горький смешок.

– Не умеешь вступить в ряды бешеных изуверов и убийц?

– Не умею за тебя бояться, – покачал он головой.

– От этого не легче, – тихо сказала она.

– Знаю. – Он с трудом выдохнул. – Знаю, что не легче. Прости. У меня будто сердце из груди вынули…

Он отогнал воспоминание, в котором Ханг Лок именно это и проделал с каким-то злополучным вуо-тонским воином.

– …И повесили, живое, мне на шею. Когда ты падаешь, когда принимаешь удар, рану… – он провел пальцем по неглубокому порезу у нее на щеке, – мне все это приходится словно по обнаженному сердцу.

– Как романтично. И поэтично. А мне это каково, не знаешь? – Она покусала губу. – Мне приходится оберегать разом себя и тебя. Мало собственного бессилия и боли, я еще о твоем сердце должна думать. О том, что с ним делают мои неудачи.

Рук собрался ответить и прикусил язык. Ей сейчас если что и нужно было от него, так не слова.

Бьен смотрела на него, ждала возражений и, поняв, что не дождется, смягчилась.

– Я тоже за тебя тревожусь. А от того, что ты смотришь на меня, как на хрупкую игрушку, еще сильнее кажется, будто вот-вот сломаюсь.

– Ты же не хочешь услышать от меня, что не сломаешься?

– Нет, – с грустной улыбкой согласилась она. – Но хочу видеть это в твоих глазах – видеть, что ты в это веришь.

Он помедлил и протянул к ней руки.

Бьен, помедлив, шагнула к нему.

Они тысячу раз обнимались так за эти годы. Так, да не так.

27

Первый адмирал, какой бы дырявой задницей ни был, знал, как вести за собой солдат. На его месте многие командиры отступили бы на ночь на корабль, а не стали разбивать лагерь в стенах чужого города – почти наверняка враждебного, хоть и казавшегося пустым; ощетинившегося статуями чудовищ и заваленного черепами. Куда проще оборонять корабль на якоре, чем возведенные на городской площади баррикады. К кораблю так просто не подкрадешься. Его труднее взять в кольцо и перерезать команду. Гвенну и саму соблазняла мысль отойти на ночь на «Зарю». Но Джонон мыслил не одной ночью.

Что ни говори, их послали не на поиски обложенной черепами пирамиды, не ради того, чтобы пошарить вдоль берега и вернуться. Им предстояло путешествие вглубь суши, к горам на горизонте, поиски гнездовий кеттралов – если те за тысячи лет не вымерли. Нужно было натаскать яиц и вернуться с ними. А значит, Джонону и его людям придется много дней, а то и недель идти через неведомые земли. В первую же ночь установив лагерь на берегу, адмирал утверждал: «С каким бы вызовом мы здесь ни столкнулись, мы готовы его принять». И не менее важно, что труд, брошенный на сооружение баррикад – нужно было вытащить из домов кровати, столы и стулья, навалить их поперек улиц, зажечь по окружности факелы, расставить часовых и стрелков, – отвлек солдат от слухов, которые грозили чумой распространиться по всей команде.

Чудовища. Черепа. Болезнь. Жертвоприношения.

Неббарим.

Как ни странно, последнее откровение пугало меньше других. Киль говорил о неббарим как о чем-то реальном – реальном, словно мостовые городских улиц, словно небо над ними, как будто они прямо сейчас могут выступить в полном сиянии своей наготы из окрестных лесов с блистающими мечами в руках. И все равно Гвенне это казалось сказкой на ночь. Она помнила, как отец, сидя у камелька в хижине ее детства, рассказывал солдатские байки о легендарных воителях. Истории были разные, но в одном сходились: неббарим вдвоем или втроем удерживали перевал, ворота, мост против сотен и сотен кшештрим. Несмотря на множество ран – утыканные стрелами, порубленные мечами, обожженные пылающим маслом, – они продолжали бой, пока один, изредка двое не торжествовали победу или не гибли героями среди груд сраженных врагов.

Чушь собачья. Это она поняла позже. На войне так не бывает, хоть с неббарим, хоть с кем.

Горстка солдат – хорошо обученных и основательно вооруженных – может некоторое время удерживать подходящий рубеж обороны. Полдня. При большой удаче и отваге, если противник не слишком многочислен, – день. Никто не уцелеет, стоя посреди моста против целой армии. Один из друзей Гвенны попытался – и умер, насаженный на ургульские копья. А Быстрый Джак? Его прорыв через Пурпурные бани стал бы подвигом, достойным неббарим, только Джак так и не прорвался. Шагов двадцать сделал, прежде чем домбангцы изрубили его на куски. Ничего удивительного. Так и бывает, когда воюешь с превосходящими силами: никакой тебе славы, только кровь, страдания, поражение и смерть. Сказки о неббарим, которые она девчонкой слушала с круглыми глазами, всего лишь сказки.

С другой стороны, кто-то же выстроил этот город. Судя по его величине, «кто-то» исчислялся десятками тысяч. Прав был Киль или ошибался насчет обитавших на пирамиде бессмертных, а в домах жили настоящие люди, и, кстати, не так давно жили. От этой мысли – а не о мифических неббарим – Гвенна целый день то и дело оглядывалась через плечо и вслушивалась в шум ветра. Казалось бы, все пусто. Большая часть обитателей города наверняка пропала, но ведь не бывает, чтобы город совсем опустел. Всегда остаются старики, больные, малолетки – кому по молодости или дряхлости недостает сил покинуть дом, а иногда и встать с постели, не то что уйти, бросив все, что было. Но что сделалось с ними, когда остальные ушли?

В этой части загадка разрешилась к ночи.

Солнце едва окрасило кровью волны на западе, когда разведчики Джонона почти бегом вернулись к наваленной на скорую руку ограде – с угрюмыми лицами, с оружием наголо. Старший, Вессик, разослав