него костью в горле. – Но в данный момент мы находимся на самой южной оконечности континента. На восток и на запад отсюда лежит океан. Остается север.

– Далековато на север отсюда до Поясницы.

– Центральные области Менкидока, если верить историку, отравлены и непригодны для жизни. Вспомните Соленго. Здесь, как и там, имели место человеческие жертвоприношения. Здесь, как и там, опустевшее селение и признаки габбья.

– Соленго не очень-то по пути к Аннуру.

– По пути – если идти морем. Флот мог остановиться там, чтобы пополнить запасы воды и провианта.

Ветер трепал стены палатки, норовил сорвать парусину с подпорок. Гвенна всегда недолюбливала палатки. Они обманчиво манили безопасностью – стены, крыша, уютный огонек светильника внутри, – но нож или коготь мог одним взмахом порвать эти стены. А еще хуже, изнутри ничего не видно. Она всегда предпочитала раскатанную на земле постель. Так холодно и мокро, зато чувствуешь себя тем, кто ты есть, – не хозяином фальшивых палат, а голым созданием среди других таких же.

Порыв ветра откинул дверной клапан, и до нее донесся обрывок ругательства – с северной стороны лагеря.

Гвенна обернулась, замерла.

– Что? – прищурился на нее Джонон.

– Что-то. – Она указала подбородком. – Там что-то происходит.

В кои-то веки адмирал не стал с ней спорить. Он просто взялся за рукоять меча, в три шага пересек палатку и скрылся в темноте. Гвенна вышла за ним. Ее руки до боли тосковали по клинкам.

В лагере пахло смятением и тревогой. Недоевшие ужина солдаты, проливая похлебку, вскакивали на ноги, хватались за оружие. Крики приблизились, из ветра и темноты проступили голоса.

– Ах ты, маленькая дрянь!..

– Держи! Держи!

– Палец! Палец мой, чтоб тебя!

В холодном ветре густо запахло кровью.

Из-за недалекого костра вывалилась кучка легионеров. Один, Лури, прижимал к груди окровавленную руку, остальные волокли полуголое существо – грязное, в вонючих лохмотьях, со свалявшимися волосами. Отблеск костра осветил его измазанные в крови зубы, блестящие перепуганные глаза – зверек упирался и визгливо взрыкивал.

Когда солдаты приблизились, Гвенна рассмотрела пленника.

«Пленницу», – поправилась она.

Никакой не зверь, а девчонка лет восьми-девяти, по росту судя.

Пока Гвенна щурилась на нее, та сплюнула кровью – кровью и еще чем-то. Изжеванный комок прокатился к огню. Палец. Вернее, полпальца. Надо понимать, Лури. Тот, от ярости забыв о боли, надвигался на дергающегося в руках солдат ребенка с поднятым мечом.

– Отставить! – прорезал ночь голос Джонона.

Легионер обернулся.

– Дикарское отродье откусило мне палец, адмирал. Начисто!

– Ступайте к лекарю. В незнакомых местах даже легкая рана может обернуться заражением.

Солдат, как видно, хотел возразить, но, взглянув в лицо Джонону, благоразумно передумал. И, смердя болью и злобой, потопал в лагерь.

Девчонка все это время не переставала отбиваться. Солдаты держали ее за запястья – по одному на каждую руку, – но это не мешало ей дергаться всем телом, лягаться им в лицо босыми ногами и так корчиться, что чудилось, будто плечи у нее вот-вот выскочат из суставов. Ростом она была в половину взрослого мужчины, но дралась с невероятной для такой хлипкой фигурки силой и с такой яростью, что, пожалуй, могла бы и вырваться. Только когда Джонон подошел и приставил ей к шее острие меча, девочка мгновенно затихла и только дрожала, не сводя круглых глаз с блестящей стальной полосы.

– Свяжите ей руки, – приказал Джонон.

Запястья у нее были болезненно-тонкими – прутики костей, обернутых кожей. И по лицу видно было, что она истощена, едва не умирает с голоду. Острые скулы грозили прорваться наружу, губы высохли и потрескались. Казалось чудом, что она держится на ногах, не то чтобы отбиваться от трех здоровенных аннурцев, но Гвенна знала, какую силу придает паника, а девчонка явно перепугалась насмерть.

Она пыталась скрыть страх – когда веревки врезались ей в кожу, оскалила зубы и с открытым вызовом уставилась в лицо Джонону. Неплохая игра для девятилетки, но все же только игра. От нее несло ужасом.

– Где вы ее нашли? – спросил адмирал.

– Это она нас нашла, – отозвался один из солдат. – Хотела стянуть пайковую солонину. Прямо с огня стащила. И с ней еще какая-то тварь была.

– Что за тварь?

– Мы толком не разглядели. Может, мартышка. Зубастая.

– Убили?

– Нет, – склонил голову солдат. – Удрала, адмирал. Такая юркая…

– Это было в северной четверти лагеря?

– Да, адмирал.

Джонон кивнул:

– Часовых на том краю не сменять до восхода. Их пайки отдать девочке. Не хотелось бы, чтобы она умерла с голоду, пока я не выжму из нее сведений.

– Сведения, адмирал, если и будут, так не по-нашему. Она, как мы ее сцапали, болботала какую-то невнятицу. Будто пара ворон подрались над дохлой псиной.

– А чего вы ждали от ребенка, выросшего в тысячах миль от света империи? – холодно возразил адмирал.

– Конечно, адмирал. Это я так сказал, адмирал. Кто-нибудь в ее болботании да разберется.

Джонон кивнул, еще раз внимательно осмотрел девочку и, поджав губы, невесело улыбнулся Гвенне.

– Думается, я знаю подходящего человека.

Гвенна при виде его улыбки ощутила в себе новый ужас.

– Я не… я с детьми не умею, – затрясла она головой.

– Насколько я могу судить, – ответил адмирал, – вы ничего не умеете. Вы потеряли птицу, бросили своих людей и допустили подрыв моих солдат. Вы не годитесь в кеттрал. Возможно, нянька из вас получится лучше.

Он поплевал на ладонь и грубо протер ею лицо ребенка. Тогда стало видно, что кожа под грязью – светлая.

– Цвет лица у вас одинаковый, – отметил адмирал. – Занимайся вы своим делом: браком, домом и деторождением, она могла быть вашей дочерью.

– Она же… – Гвенна все еще пыталась отговориться. – У нас впереди переход через горы. Она будет нас задерживать. Лучше до возвращения оставить ее на корабле.

Ее не пугали сила и свирепость маленькой пленницы. Наверняка девчонка и ей попытается откусить палец или выцарапать глаза, но тут она справится и без мечей. Ее ужасало то, что скрывалось под этим бессильным и яростным отпором – страх, смятение, растерянность. Это было уж слишком. Гвенна день за днем едва справлялась с собственными страхами. На… на ребенка у нее не осталось сил.

– В этой голове, – Джонон нежалеючи постучал девочку по виску, – скрываются необходимые мне сведения. Необходимые империи. Если бы можно было расколоть ей череп молотком и извлечь содержимое, я бы так и сделал. К сожалению, так ум вскрыть невозможно. Чтобы ее сломать, уйдут недели, если не месяцы. И это после того, как мы выучим ее язык. Я не стану терять драгоценного времени только потому, что вам нет дела до приказаний вашего императора и