Он ответил мрачно:

– Я и так мертв. С того дня, как ввязался в эту войну.Рано или поздно я погибну. Все равно погибну, для этого уже есть сто причин.Какая разница, если будет сто одна?.. Но, если честно, я пришел не для того,чтобы ссориться. И, не поверишь, вовсе не для того, чтобы наброситься на тебя.

Она отодвинулась, но за спиной стена, пришлось отступить нашаг в сторону, не надо так уж задирать голову, хотя она знала, что выглядит такеще лучше, при этом движении приподнимается подбородок и натягивается шея, агрудь становится выше и крупнее. Он остался на месте, не делая попыток ееудержать, схватить, усталый, с обвисшими плечами, но все такой же высокий,голову держать приподнятой все же пришлось. Лицо его не только осунулось, но иснова поросло золотистой щетиной, высокие скулы натянули кожу.

– Говори, – предложила она.

Он усмехнулся.

– «Говори»… как тцарственно!.. Немудрено, что служанкиуже начинают тебе кланяться. Есть новость, плохая для нас, а для тебя… длятебя – не знаю. Большой отряд артан, что располагался возле захваченнойКуябы, вчера направился в нашу сторону.

– Артане? – воскликнула она невольно. –Придут сюда?

– Больно не ликуй, – хмуро сказал он. – Ихцель не мы, а Город Драконов. А туда добраться, ты видела, непросто. Да и самгород только называется городом. Это сильная крепость, ее строили мастера,присланные еще лет пятьдесят тому. Или больше. Но все равно, разве плохаяновость?

Она кивнула, не сводя с него настороженного взгляда.

– Хорошая.

– Надеешься убежать?

Она помедлила, ответила с небрежностью:

– Ты знаешь… когда война, то слово перед врагом держатьне обязательно.

– Догадываюсь, – сказал он. Голос его снова сталхриплым. – Артанка… разве мы не можем забыть, что ты артанка, а я –куяв? Я знаю, постоянно говорю и делаю не то. И не только с тобой, а вообще… Уменя ничего не было, кроме дракончика. Мы жили в пещере, спасались от всех… да,от всех. Даже лучшие друзья хотели смерти Черныша, а он был такой маленький,жалобный, я носил его за пазухой, он все время мерз, я отогревал его своимтеплом… Потом началось это нелепое, когда сюда начали переселяться люди, а меняначали считать чуть ли не хозяином этой Долины! Это не мое, Артанка, не мое… Яне умею говорить со знатными людьми, меня этому не обучали, а когда однаждыпосадили за стол рядом с князем, я едва не умер со стыда, не знал, что за блюдаи как их едят… Поверишь ли, у меня не было женщин…

Она окинула его оценивающим взглядом.

– Трудно поверить. Или ты какой-то урод?

Ей показалось, что он слегка покраснел, голос, во всякомслучае, стал чуть злее:

– Проверь. Просто раньше мне приходилось каждоемгновение драться за жизнь. Выцарапывать ее ногтями, зубами. Даже сейчас, когдавроде бы легче и можно бы наконец перевести дух и посмотреть на женщин,нагрянули вы, артане, а я чувствую, что если я не буду с утра и до утразаниматься Долиной, то… понимаешь, я хоть и дурак, ничего не умею, но остальныееще дурнее, ложки несут в ухо, топоры роняют на ноги! Если не буду заниматьсяДолиной, здесь все рухнет. В каждой такой долине, городе или селе находитсятакой вот опорный человек, а здесь этим столпом оказался я… Не потому, чтохорош, а потому, что остальные – еще слабее.

Сердце ее уже наполнилось сочувствием, он говорил искренне,она чувствовала, но все-таки это враг, а искренние слова могут быть сказаны длятого, чтобы притупить бдительность, разжалобить, убедить посмотреть егоглазами, а потом и вовсе встать на его точку зрения и принять его взгляды,веру, богов, отречься от родни и великой Артании.

– Ненавижу пьяных свиней, – произнесла оначетко. – Мужчина, который лакает перебродивший виноградный сок, да некоснется женщины… по крайней мере, артанской, да не осквернит ее смраднымдыханием, да будет проклят и стерт с лица земли!

Он ахнул, качнулся, из его груди вырвалось жалкое:

– Я не… лакаю!.. Но был пир, я не мог… отказаться… Этонеуважение…

Она фыркнула:

– Не мог отказаться? Так ты еще и не мужчина?

Он всхрапнул яростно, лицо побелело, ей показалось, чтосейчас набросится на нее, изобьет, сорвет с нее одежду и швырнет на ложе, ноярость тут же перешла в гнев, лицо страшно побагровело, глаза налились кровью,затем и гнев утих, грудь опала, словно надутый бурдюк, в который ткнули ножом,он снова набрал воздуха, уже не вздувая мышцы, ответил погасшим голосом:

– Прости. Похоже, я снова сказал или сделал глупость.

Она остановившимися глазами смотрела, как он повернулся ипошел все быстрее к выходу. За ним хлопнула дверь, а шаги, как ей почудилось,перешли в бег. Все произошло чересчур быстро, Блестка в бессилии прислонилась кстене, откинула голову и закрыла глаза. Под опущенными веками снова появилосьего лицо, то гневное, то страдальческое, с детским недоумением и обидой вглазах..

* * *

В ушах постоянно звучал ее строгий, уверенный голос, откоторого мурашки бежали по коже, а сердце замирает в сладком страхе. Онасказала, что артане все равно сюда придут. Придут и сметут все, как человексметает горстку муравьев. Нелепо, конечно, единственную дорогу перекрываетнеуязвимый Город Драконов, но от ее голоса стало страшно, в теле поселилсяужас.

Полдня он раздавал указания, кому чем заниматься, потом свистнулЧерныша. Тот примчался с такой скоростью, что едва не сбил с ног, поспешноплюхнулся на землю, пока папочка не передумал, в глазах жаркая надежда, давай,мол, залезай быстрее, полетим к морю, я теперь могу даже попробоватьперелететь, если не бесконечное, на том берегу увидим дивные страны и народы…

– Никаких морей, – ответил Иггельд вслух, онуверен, что правильно истолковал это шевеление лап, движение хвоста, едваслышное хитрое похрюкивание. – В другой раз, в другой раз…

А куда, спросил Черныш молча. Ты только скажи куда, и мысразу же вот прямо сейчас…

– Вон на ту гору, – ответил Иггельд. Емупоказалось, что дракон под ним поежился, хотя, скорее всего, это он сампоежился, а чувствительный дракон просто повторил его движение. На той горе,далекой, одинокой, с плоской вершиной, чернеет одинокая башня. В чистом мире,где внизу оранжевые, залитые солнцем горы, а вверху купол голубого неба, черныйстолб между ними выглядит чужим, враждебным, зловещим. Солнце не отражаетсяблеском на боках, из-за чего башня выглядит черным плоским провалом на синемнебе, похожим не то на узкую и высокую дверь в занебье, не то на пролом внебесном куполе.

Крылья били сильно и часто, вскоре горы оказались далековнизу. Башня отсюда смотрелась как обыкновенный круглый камешек, непривычночерный на фоне светло-серого камня.

Иггельд вздохнул, сказал вынужденно: