Он ринулся вперед – и Олег выстрелил лежа.

Взревев, Охотников схватился за колено, ночудом устоял. Между пальцев выступила кровь, поплыла по джинсам.

Грушин тоже выстрелил, но пуля прошла мимо.

Охотников отшатнулся от стены и ринулсявперед, тяжело хромая, – к высокому французскому окну. Но, словно быпоняв, что бежит не туда, растерянно оглянулся… Опять мелькнуло это жуткоелицо, сведенное судорогой боли.

Грушин выстрелил еще раз. Пуля прошла у самойголовы Охотникова, заставив его так резко отпрянуть, что он потерял равновесиеи ступил на простреленную ногу.

Страшно закричал, взмахнул руками, пытаясьхоть за что-то схватиться… И, неуклюже запрокидываясь, начал падать,проламываясь сквозь стекло, обрушивая на себя осколки, вываливаясь всверкающую, ослепительную ночь.

Олег медленно встал. Сильно провел по лицуладонью, огляделся растерянно, как внезапно проснувшийся человек. И вдруг, вдва прыжка одолев холл, подскочил, хрустя осколками, к разбитому окну, выглянул– и стал молча.

Женя тоже поднялась, едва не вскрикнув, –так болело все тело. Олег обернулся, покачал головой:

– Все. Не ходи сюда. С ним все.

Она сделала шаг, еще… Олег смотрел, как онаидет к нему, – стоял неподвижно, потом, словно не выдержав, протянул руки,схватил ее за плечи, молча всмотрелся в лицо…

Послышался стон.

Они оглянулись.

Грушин цеплялся за стену, пытаясь удержатьсяна ногах.

Олег и Женя бросились к нему, подхватили сдвух сторон, посадили.

– Тихо, Димыч, – сказал Олег. –Посиди пока, не дергайся.

– Да ладно, все нормально, – слабовыдохнул Грушин и даже попытался раздернуть губы в улыбке. – Слава богу… Ябоялся, что ты не придешь… в смысле, не найдешь.

– Я же говорил, что знаю Солохину гору, –тихо сказал Олег.

– Как же ты пронес оружие мимо того крикливогопридурка? – спросил Грушин, и в глазах его мелькнуло что-то вродеревности.

– А я не шел через ворота, – пожалплечами Олег. – Перескочил через стену – всего-то и делов.

– Как это – перескочил? – почтивозмущенно начал Грушин, но тотчас его лицо исказилось от боли, и онзажмурился.

Женя молча смотрела на него, и наконец Грушинне выдержал: ресницы задрожали, гримаса боли сменилась жалобной ухмылкой. Неоткрывая глаз, он проворчал:

– Ну и что? Ну и что я такого сделал? В концеконцов, я просто… после стольких лет… я не хотел…

– В чем дело? – настороженно спросилОлег. – Не пойму, он что, не рассказал тебе о нашем плане?

Женя качнула головой.

– Твое счастье, что ты уже ранен,Грушин, – сказала она. – Лежачего не бьют.

– Не бьют, – поспешно согласился тот,совсем уж сползая на пол.

Женя схватила Олега за рукав.

– Я должна, я хочу… Пожалуйста…

Сдавленный крик заставил их обернуться.

В узкой двери, держась за косяк, на коленяхстояла Аделаида, глядя на выбитое окно. Глаза ее казались двумя чернымипятнами, веснушки резко проступили на помертвелом лице. Платье было мокрым, сраспатланных волос текло.

Женю пробрал озноб. Так, значит, Охотниковпочти успел…

– Где он? – прохрипела Аделаида.

Олег махнул рукой куда-то в сторону.

– Там строили что-то, да? – спросилнегромко.

Аделаида смотрела, словно не слыша, потомразомкнула спекшиеся губы:

– Артур хотел… бассейн…

– Ах вот оно что! – задумчиво протянулОлег. – То-то я удивился, что котлован такой глубокий… Он упал внизголовой на бетонные плиты.

Аделаида покачнулась.

Женя шагнула к ней, Олег метнулся к коляске,но Аделаида не упала, а даже выпрямилась.

– В кот-ло-ван? – переспросила высоким,звенящим голосом. – Иван упал… Господи, да что же это? Это рок какой-то!Погибли, погибли все…

И поползла вниз по косяку, бормоча что-то,захлебываясь слезами. Упала, молотя кулаками по полу, запрокидывая голову вмучительных рыданиях, – пытаясь ползти, но не в силах тронуться с места.

«Нет, – обессиленно подумала Женя. –Все-таки кто-то остался в живых. Хотя Корнюшин сошел с ума, Аделаидупарализовало. В какой-то степени они тоже умерли, это правда. Как это говорилОхотников?»

Она отогнала пугающие воспоминания и подошла кАделаиде. Та сначала рыдала, билась, потом обмякла, как неживая, с закрытымиглазами – только губы тряслись да слезы лились безостановочно.

Женя содрала с нее мокрое, вытерла и кое-какпригладила волосы, надела толстый махровый халат. Олег тем временем осмотрелповязку Грушина, побродил по дому и вернулся с бутылкой коньяка и двумястаканами.

– Греческий. Давай-ка, Димыч, поправься.

– «Арго» небось или «Александр»? –сварливо пробормотал Грушин. – Ростовского розлива?

– Нет, родной – «Метакса». – Олег налилво второй стакан. – Выпейте, Аделаида Павловна.

Глюкиада кое-как разлепила мокрые ресницы,всхлипывая, начала пить мелкими глоточками.

– А мы с тобой, как водится, изгорлышка? – усмехнулся Олег, отхлебнув.

У Жени глаза вдруг заплыли слезами. Она взялабутылку и поднесла ко рту, ощущая не сладковатую коньячную горечь, а вкус егогуб.

– Ох… отошло маленько, – послышалсяоблегченный вздох Грушина.

Лицо Аделаиды тоже порозовело. Она больше неплакала – только тихо-тихо всхлипывала, сидя в инвалидном кресле, завернутая вплед чуть ли не с головой.

Грушину тем временем полегчало настолько, чтоон смог подняться с пола и переползти на диван. Взял трубку сотового телефона,валявшуюся на столе, позвонил Артуру, потом в милицию: какой-то неизвестныйчеловек напал на хозяйку дачи, друзьям, пришедшим ее навестить, тоже досталось,нападавший погиб, есть раненые.

– Вы согласны с такой версией, АделаидаПавловна? – спросил осторожно.

Глюкиада молча кивнула.

– Да, это самое лучшее, – сказалОлег. – Откуда у него оружие взялось, интересно знать? Хотя… Неборсина-тоон из чего-то застрелил!

– А мне интересно знать, почему здесь всеоказались с оружием? – обиженно пробурчал Грушин. – Один я, какзаконопослушный дурак…