– Но вы же пришли мне помешать? Теперь несможете. Вы останетесь – я уйду. Только сначала…

Его ладонь мягко накрыла голову Аделаиды, и таистерически взвизгнула, заслонила лицо руками, слабо бормоча:

– Ты все уже сделал… чего еще хочешь?

– Ну, это театр! – небрежно махнулоружием Охотников. – Я не верю ни одному твоему слову. Ты слишком хитрадля меня, боялся даже, что ускользнешь, но теперь все, поймал я тебя. Тыосталась одна. Потом я остановлюсь.

– Почему же – одна? – тихо молвилаЖеня. – Корнюшина-то мы из гроба вытащили – знаете небось?

Изуродованная половина лица чуть дернулась.Очевидно, знает.

– Да и с Климовым вы прокололись.

Снова эта судорога.

– Аделаида Павловна, – подавшись вперед,окликнула Женя, потому что слишком страшно было смотреть на убийцу. – Вамплохо?

Из-под пледа глянули погасшие глаза. Видит онахоть что-нибудь?.. Инвалидная коляска живо напомнила Жене первую встречу сГлюкиадой, и, признаться, она еще надеялась… Но нет. Аделаида не уловила дажеоткровенной подсказки. А ведь можно было что-то придумать, припадок разыграть.

Но нет. Она сломлена.

– Как вы узнали? – прошелестели сухиегубы. – Неужели Артур? Но что с ним, вы его?..

У нее перехватило дыхание.

– С вашим сыном все в порядке, – ласковосказала Женя и с радостью уловила промельк жизни в потускневших глазах. –Просто мы не очень-то поверили в ваше исчезновение. И когда вы позвонилиАртуру, ваш разговор был услышан.

Аделаида с болью откинула голову.

– Значит, это вы… это из-за вас!..

– Оставь! – с презрением бросилОхотников. – Ты всегда ищешь каких-то других виновных, а ведь все началосьиз-за тебя! Тех, кого я убил… в их смертях виновата ты! И если тебя скрючило отстраха, будто старую клюку, ты это только заслужила. Но и этого тебе еще мало!Однако не бойся. Смерть твоя будет быстрой. Ты словно провалишься сквозьпроломившийся лед, как провалился некогда я, и попадешь в миры истинных бед имучений. Но все же не пугайся. Тебя уже нельзя будет убить, нельзя растерзать,как в земном бытии. Ты будешь трупом, каким был я. Только я уж постараюсь,чтобы у тебя не оказалось возможности вернуться.

Аделаида хрипло каркнула – выкрикнула что-то?

– Ты считаешь меня жестоким? – спросилОхотников, взглянув на Женю, и она поняла, что вопрос адресован ей. – Нопочему? Я мог убить тебя самое малое трижды – но ведь ты жива, не так ли?

– Как то есть трижды? – неожиданно длясебя самой спросила Женя. – Ну, в подвале, потом в тайге…

– Ты не знаешь? Я ждал тебя около того ночногоклуба. Знал, в каком ты будешь платье, но в нем оказалась другая. Вовремя яспохватился! Впрочем, я рад. Это было ошибкой. С тобой у меня нет счетов. Ты неубивала моей души – и я не трону тебя. Думаешь, мною движет всего лишь желаниеотомстить за то, что чуть не погиб, за то, каким я стал? О нет…

Он умолк, на лице промелькнула растерянность.Будто он вдруг потерял нить рассуждений. Да, похоже… Он слишком возбужден,напряжен: это выдают отрывочные фразы, голос, вдруг ставший тонким. В такомсостоянии очень просто не только забыть, что имеешь в виду, но и утратить надсобой контроль.

Охотников заговорил снова, и Жене в первыеминуты показалось, что совершенно о другом.

– Смерть вообще не так уж страшна, как принятосчитать. Самое большое благо, что, уходя безвозвратно, человек забывает обовсем, что заботило, тяготило и радовало его здесь, в жизни. Он получаетсовершенно новые ощущения, которые куда богаче тех, с которыми он расстался.

– Ну, по тебе-то этого не скажешь, –внезапно проскрипел Грушин. – Радости – это да, это ты забыл. А вотгадости…

– Я другой, – терпеливо пояснилОхотников. – Я ведь не умер – я вернулся. И вся моя боль осталась при мне.

Он наклонился, словно хотел, чтобы Аделаидаполучше расслышала его слова, но Жене показалось, что плечи его поникли поднеким грузом.

– Мне дали возможность вернуться. И явернулся. Только потом начал сознавать последние слова, услышанные мною там:«Вернись, если ты так страстно этого хочешь. Но знай, что тебе предстоятбольшие испытания. За уход отсюда тебе придется заплатить. Таковы законынебесные. Если ты согласен – вернись». И я вернулся.

Он тяжело глядел вперед.

– Теперь-то я знаю: лучше Добросердечие, чемГнев. Потянешься к тому, чем владел при жизни, позавидуешь тому, кто теперешнийвладелец прежде принадлежащего тебе, – и в один миг окажешься в аду или вмире бродячих несчастливых духов. Это со мной и произошло.

Женя пропустила половину этой речи мимо ушей,а половину не поняла. И все-таки с нее хватило услышанного и понятого, чтобыощутить страх, которого она не испытывала никогда в жизни, может быть, даже втайге: возле поляны идолов и около горящей машины, в компании Сидорова иCалаги. Она как бы заглянула в некий черный провал… оттуда веяло даже нехолодом – мертвящей стужею. Бессмысленно все, перед ними, может быть, даже нечеловек. Наверное, одолеть его может только подобное существо – исторгнутоеэтой ледяной тьмой или вернувшееся оттуда. Если бы здесь был Олег, он, можетбыть…

Она встряхнулась, призвала на помощь весьздравый смысл. Не слушай этого бреда! О другом думать надо – о спасении! Хотьон и сказал, что не тронет их с Грушиным, однако кто может предвидеть, чтопридет в голову безумцу? А этот человек болен, тяжело болен. Невозможноперенести то, что перенес он, и остаться в здравости рассудка. Вдобавок нетолько больная душа властвует над ним. Сказал же дядя Ваня: у Охотниковаповрежден мозг – физически поврежден! У Жени мороз прошел по коже, когда онапредставила, что испытывал тот мальчик, прежде чем стал мужчиной… убийцей.

Она отогнала ненужную жалость. Если он и былкогда-то жертвой, те времена давно прошли. Жертва сделалась палачом.

Палачом-профессионалом. По призванию.

– Месть, говорят, то блюдо, которое вкуснеевсего есть остывшим? – сказала она, словно бы ни к кому не обращаясь, чувствуя,как дрожит голос.

– Что? – Охотников глянул недоуменно.

– Что? А то. Сколько уже лет прошло, а вас всебьет, бьет злоба, как припадочного. Ну ладно, Стоумова убили, так сказать, погорячим следам, пока боль еще не остыла. Это можно понять, хоть как-то можно! АПолежаева – через восемь-то лет? И как с цепи сорвались. Почему, почему,объясните! Кто вам мешал сделать это раньше? Почему именно сейчас?

Охотников напряженно смотрел на нее.