Вот Асрян – молодец, а Лена Сокольникова – настоящая тормозила. Это однозначно и теперь совершенно ясно. Более того, не совсем здоровая на голову тормозила, тщательно этот факт от всех скрывающая, и еще, что самое абсурдное, пытающаяся лечить несчастную голову госпожи Полины Алексеевны Вербицкой. Все это просто полнейшая чушь. С претензией на понимание ее проблем, как будто еще и знаешь, где выход. Свой бы выход поискала сначала.

– Полина Алексеевна, ведь главного вы обо мне так и не знаете. Мы с вами где-то даже друзья по несчастью.

– Леночка, вы сами не совсем понимаете, что с вами, а уже поставили себе диагноз сумасшествия. А что, если вы просто чувствуете чуть больше, чем другие?

– Расстрою вас – это всего лишь годами копившийся недосып, хроническая усталость, многолетний брак с алкоголиком и дурная наследственность. Мама говорила: моя прабабушка по отцовской линии много говорила непонятного, особенно под старость, а потом и вовсе ушла погулять и не вернулась. Искали несколько дней, так и не нашли.

Полина сидела на тоненьком подоконнике седьмой палаты, по-детски поджав под себя коленки. Окно было открыто, и очень хотелось попросить ее пересесть на кровать, ведь все же не первый этаж. Потоки ледяного воздуха пронизывали до самых косточек.

Она улыбалась и первый раз за многие дни была свободна от своих переживаний.

– И все же доктора – это настоящие сапожники без сапог. Особенно вы. Других так прямо в картинках видите, а как на себя посмотрите – чернота. Вы очень забавный персонаж, Елена Андреевна. С вами весело и интересно.

И тут она, все так же широко и беззаботно улыбаясь, легким движением соскользнула в темноту окна. Как будто мастерский пловец, нырнула спиной в предвкушении теплой тягучей морской колыбели. Я не успела даже сделать шаг, как подоконник опустел.

А что? Тоже выход из ситуации, Полина Алексеевна. Только совершенно не в вашем духе, черт возьми. Врете вы все, никогда бы так не сделали.

Какая страшная чушь, мешанина, пронизывающий холод… Надо во что бы то ни стало закрыть это дурацкое окно. Закрыть и вправду было необходимо, что, видимо, я и делала, потому что ничем другим мое местонахождение около балконной двери нашей комнаты объяснить было нельзя. Помнится, мама рассказывала, как братаны лунатили на пару, поедая ночью в бессознательном состоянии на кухне теплый вечерний батон. Потом ничего не помнили. Я тоже вряд ли вспомню, как очутилась около балкона, и от этого было очень страшно. Славка спал. Половина второго. Стуча зубами от холода, я наконец закрыла распахнутую настежь балконную дверь, снова залезла под одеяло и крепко вцепилась в Славкину спину. Покой и тепло.

Не вспоминать об этом. Не думать. Все просто сон, и ничего более.

Субботнее дежурство началось вяло: в приемнике устало бушевала парочка не догулявших пятничную ночь с переломанными носами, а также довольно сильно отреставрированными лицами. Люсинда шипела на них, сидя на посту и не желая вступать в более близкий контакт: запах перегара бил в нос, распространившись уже почти по всему коридору. Ну и ладно, сейчас оба рассосутся в туманном слякотном утре. Валентина вряд ли появится на этих выходных, так как продолжит участвовать в жизни семьи Вербицких. Сын уже нашел вариант выгодной купли-продажи пресловутой недвижимости, старался до выписки матери утрясти этот вопрос, а также продолжал периодически появляться на территории почти бывшей супруги. Приходил он теперь исключительно в моменты отсутствия дома Ирины. Валентине казалось, что и дети резко перешли в категорию бывших: со старшей девочкой он перекидывался лишь несколькими словами, его взгляд практически не останавливался на сопящей в пеленках крохе. В целом не более десяти-пятнадцати минут. Аккуратный пакет с деньгами, от которых почему-то пахло женскими духами. Это наблюдение Валентина передала с неуверенностью, сослалась на уже вполне возможные старчески-маразматические галлюцинации, однако мне этот факт почему-то казался вполне правдоподобным. Мадам вступила в этот бой не для того, чтобы проиграть, и не только для того, чтобы выиграть, – еще важно удержать в своих руках потоки происходящего, и пока что события шли четко по ее расписанию. Даже размер алиментов – все в ореоле ее аромата. Мат поставлен, но фигуры еще остались на доске. Король сам по себе оказался облезлым воробьем. Просто наконец-то нашлась нужная уздечка. По размеру, так сказать.

До полудня приходили приятели Валентины и пополнили мой кошелек на пару тысяч рублей, но потом до обеда все опять провалилось в спячку. На улице немного подморозило, падал мягкий снег. Было безветренно и свежо.

У Люси, судя по звукам с поста, или наступил период женских неприятностей, или же опять перед выходом на работу она имела утренние баталии с мужем и старшим сыном, которые теперь оба находились в активном подростковом периоде. Наброситься было не на кого, так как молчаливая Александра дремала в сестринской, а Алина Петровна, пользуясь пустотой, устроила промежуточное отдраивание полов. Оставалась только новая молоденькая медсестра, на которую, как я слышала, время от времени совершенно без повода сыпались плохо сформулированные претензии. Я тупо бродила из угла в угол, пытаясь заставить себя почитать хоть какую-то полезную литературу, но беспричинная лень сковала сознание и волю. Все оказались подвержены каким-то воздействиям погоды, жизни или просто менструального цикла, и одна только Алина Петровна никогда не выбивалась из намеченного ей же самою графика. Несмотря ни на что.

Я выползла из каморки на свет, завалилась в коридорное кресло для больных и стала наблюдать за движением половой тряпки.

– Алина Петровна, там подморозило, так что, наверное, сегодня натопчут поменьше.

– Это да, подморозило, что правда, то правда… гололед… Говорю: гололед будет на дорогах… Эх, зачем только вязание с собой взяла…

– Ой, ну ладно. Пронесет.

– Это, может быть, и пронесет… А может, и нет.

На душе стало неприятно, однако опыт подсказывал: не думать, не напрягаться и даже не пытаться строить прогнозы до конца суток. Все равно предначертанного не избежать.

К обеду появилась парочка «Скорых» с пневмониями, потом две бабуси с кишечной непроходимостью, сорвавшие традиционный обед на хирургии и все же оставившие еще надежду на ужин. И опять наступила практически тишина, навлекшая на нас с Люсей адскую дремоту. Так мы и перемещались то в сестринскую за кофе, то на пост, то в мою каморку подогреть домашние запасы. Время тянулось медленно, и с непривычки совершенно некуда было себя деть.

К семи часам Славка все же позвал на хирургию. Я к тому времени уже налопалась с сестрами, употребив все принесенное из дома и не оставив без внимания больничные булочки. Просидев в раздумьях пару минут, все же поднялась «для поболтать» и хоть как-то убить время. Медитировали в сонной обстановке целый час, выслушивали Федькино бурчание, практически монолог:

– Досидятся, черт их возьми. Восемь суток… Ну это надо, восемь суток!