– Добрый день, Елена Андреевна! Как моя голова, надежда есть?

– Про надежду отдельно, потому что она есть всегда. Голова ваша, как и в прошлый раз, не очень хочет жить в соответствии с ее изображением. Но ничего. Как говорится, мы уже это проходили. Однако страшно не хочется дождаться третьего акта, поэтому после выписки я решила дать вам направление в специализированный неврологический сосудистый центр в Москве. Вероятно, это окажется довольно затратно, но необходимо.

– Я очень переживаю, когда вижу, как вы расстраиваетесь из-за моих проблем. Вы столько сил прикладываете, а я – пациент безо всякой положительной отдачи. Раз от раза все неприятнее.

– Во-первых, положительная отдача все равно есть. Например, смотреть, как у вас прекрасно двигается рука и почти прекрасно нога. А во-вторых, от медицины, Полина Алексеевна, зависит немного. От вас самой зависит гораздо больше. Мы это с вами уже обсуждали. Попробуйте все же поменять жизненные обстоятельства. Что-то лишает вас здоровья и сил. Если не можете это изменить, поменяйтесь сами и прекратите переживать.

– Вот это как раз и есть самое трудное. Хотя, наверное, у каждого человека есть своя ахиллесова пята, разве не так?

– Это так, но есть люди, которые справляются с собой. Обстоятельства не играют главной роли, не управляют их жизнью и здоровьем так сильно, как это могло бы быть.

– Завидую таким людям, совершенно искренно. Мне страшно перед вами неловко. Я пациент-неудачник.

– Вы – мой любимый пациент, Полина Алексеевна, хоть это страшно неэтично со стороны врача.

– Боже мой, я теперь просто обязана восстановиться полностью, для этого еще столько причин дома! Так что нет, пусть там на томографии будет что угодно, а мне нужно как можно скорее опять стать здоровой. Я для вас как самое слабое дитя в семье: чем больше проблем, тем больше он дорог. Это ужасно осознавать, поверьте.

– Вы ошибаетесь. В памяти остаются только светлые моменты. Или самые невероятные ситуации, когда казалось, что уже не сможешь, а все-таки спас человеку жизнь. Потом вспоминаешь, и сразу кажется, что живешь не зря. По крайней мере, эти секунды – единственное, что оправдывает столько лет бессонницы и маленькой зарплаты.

– Как все-таки наша жизнь несовершенна и жестока. Как же можно, чтобы врачи влачили такое существование?! Это просто подрывает основы общества!

– А Иосиф Виссарионович говорил так: «Врачам платить не надо, хороший доктор прокормит себя сам».

– Это в корне неверно, особенно в современном обществе.

– Все же есть кое-что совершенно бесценное, поверьте. Вот, например, наблюдать, как у вас восстанавливаются мысли и воля к жизни. Наконец то, как вы заговорили на правильном училкином языке и теперь уже не забываете слова, разве это не чудо? Хотя, конечно, запоминаются экстремальные моменты. Когда нет давления, нет пульса, почти уже нет дыхания, а часики в ужасной тишине все тикают – минута, полторы, две, а ты уже почти все перепробовала, а до реанимации еще минуты полторы по коридору. И женщине всего-навсего тридцать шесть лет. Ярость душит тебя тем больше, чем дольше ты ощущаешь пустые сосуды на запястье. Наконец в последнюю, уже совершенно безнадежную минуту приходит та самая мысль, и еще через пару секунд вдруг под пальцами проскочит едва заметная волна по вене, потом еще и еще, увереннее, сильнее. Все начинается заново, жизнь опять появляется, даже чуть-чуть приоткрылись глаза, и ты чувствуешь, как у тебя самого появляется такая сила, такое желание жить! Эта женщина останется в памяти навсегда.

Полинины глаза увеличились почти в два раза и наполнились слезами.

– Вы счастливый человек, Елена Андреевна. Мало что на земле может с этим сравниться.

– Почему? Есть еще прекрасные вещи. Дети, любовь.

– Да… к сожалению, с первым пунктом у меня теперь очень сложные отношения. А второй пункт, по словам Валентины, я прошляпила сама. Вот и решайте, доктор, счастливую я жизнь прожила или нет.

– Во-первых, ваша жизнь еще не закончена. Добавить в нее парочку приятных красок можно в любом возрасте. Если взглянуть на Валентину, в этом сомнений не остается. А во-вторых, детей рядом с вами теперь гораздо больше, чем раньше, и это счастье.

– Вам надо было идти в психологи, Леночка.

– Э, нет. Я, к сожалению, слишком предвзято отношусь к больным. Кто-то мне сильно нравится, кто-то совершенно нет, а для психолога индифферентность есть самое важное. Так что тут вы не угадали.

– Правда, я ошиблась. Вы на своем месте.

– Этого никто не знает, где на самом деле наше место.

– Мне кажется, ваше место там, в приемном покое. Как вы его называете… «мясорубка». Да, это я слышала от сестер – «мясорубка». Иногда я замечаю: вам даже тут, на отделении, скучно. Слишком все медленно, никакой динамики. Я не ошиблась?

– Тут далеко не всегда бывает скучно. Например, мне очень нравится проводить время с вами.

Полина улыбалась, почти так же беззаботно, как раньше.

– Я знаю, Леночка, развлекаете меня и одновременно прячетесь от заведующей. Она у вас настоящий диктатор.

Обсудили все достоинства и недостатки Моисеевны, еще немного посудачили о Валентине и ее ветреном характере и на том расстались. Самым важным на сегодня было ясное сознание и чистейшая быстрая речь. Это и была настоящая награда. Реальный адреналин.

После работы я опять потратила деньги, купив каких-то гостинцев для поездки к Костику. Слава пришел около восьми вечера – шесть операций одна за другой, без перерыва – и с красными глазами. Энергии у него хватило на тарелку борща, после чего он завалился на диван и задремал. Первый раз за многие годы меня расстроила мысль о субботнем дежурстве, лишавшем нас возможности провести выходные как все нормальные люди. Поменяться так и не удалось. Пришлось признаться самой себе, что то ли от недавней болезни, то ли от накопившейся усталости и кучи всяких событий бессонные ночи переносились теперь заметно сложнее. Утром после дежурства нужно было дотянуть еще и день на отделении. Ночной круговорот превращает человека в персонаж из кукольного театра с отсутствием координации и постоянным позывом сложиться всеми костяшками где-нибудь в уголке бытия.

Катрина страшно разбушевалась под вечер, узнав, что после субботы у бабушки мы все вместе поедем в дом с большой собакой. На укладывание и описание основных параметров кавказской овчарки ушло лишних полчаса, так как ребенок тут же вспомнил про невыполненное обещание о собственном песике, и покой настал только около половины одиннадцатого – столько было на часах в комнате Катрин, когда я смогла потихонечку выскользнуть из-под ее одеяла.

В нашей комнате царила темнота, старый хозяйский телик разнообразно и совершенно бессмысленно освещал пространство и события. Славка не смог даже раздеться и крепко спал. Я накрыла его пледом и попыталась кое-как запихнуться под остаток торчащего из-под него одеяла. Не получилось, и я села на край кровати с целью продумать способ максимально тактичного вытаскивания одеяла из-под большого мужского тела. Награда – приятное залезание под бок. Работать шесть дней в неделю, плюс-минус две ночи без сна – это нельзя. Теперь уже нельзя. Очевидное становилось понятным не сразу, для понимания многих истин требовался долгий период созревания. Или же есть такие специальные, совершенно не приспособленные и не защищенные от жизни люди, которые понимают законы существования только по прошествии большого количества лет?