У зависти есть три конструктивных родственника, от которых ее важно отличать. Подражание, как и зависть, фокусируется на сравнении собственной ситуации с ситуацией людей более благополучных. Но в подражании хорошая ситуация рассматривается как достижимая с помощью определенных усилий, а получение блага не понимается как игра с нулевой суммой. Поэтому подражание не предполагает враждебных мыслей по отношению к более удачливому человеку. Если A, ученик средней школы, видит, что Б получает хорошие оценки, и А переходит к подражанию, он обычно говорит себе: «Я тоже могу добиться этого, если хорошо постараюсь». Зависть представляет собой нечто иное, потому что, как часто заключают психологи, она связана с чувством безнадежности и беспомощности[532]. И в таком случае завистливый старшеклассник говорит: «Эти ребята всеобщие любимчики. Я ненавижу их. Я никогда не смогу быть такими, как они». (Обратите внимание, что пример с получением хороших оценок, чего действительно можно добиться старанием, я изменила на пример с популярностью, где старание обыкновенно бесполезно.) Таким образом, в то время как подражание совместимо с пожеланием конкуренту добра, зависть состоит из горечи и враждебности. Зависть не обязательно должна включать в себя конкретное враждебное желание. (В этом смысле зависть отличается от враждебного злорадства (нем. – Schadenfreude) по поводу чужой потери благ.) В моем примере завистник не обязательно представляет, как любимчики теряют всеобщую любовь, хотя вполне мог бы. Но он будет относиться к ним с определенной враждебностью и, конечно же, не будет желать того, чтобы они были причастны к общему благу (например, к успеху школьной команды чирлидеров или футбольной команды).

Зависть также отличается от негодования – моральной эмоции, которая связана с чувством несправедливости[533]. Человек, который испытывает негодование по поводу преимуществ других, считает, что что-то пошло не так с моральной точки зрения: какая-то несправедливость поставила их выше него. Исправление этой несправедливости устранило бы негодование и избавило бы от страданий негодующего. Напротив, зависть не требует такого морального оттенка. Как пишет Ролз: «Достаточно сказать, что лучшая ситуация других привлекает наше внимание»[534]. Негодование выражается в социальной критике. Оно часто может быть конструктивным и приводить к изменениям, устраняющим несправедливость (если возмущающийся правильно проанализировал ситуацию). Напротив, «Индивид, который завидует другому, готов делать вещи, которые наносят вред обоим»[535]. Вернемся к примеру со школой: ученик, испытывающий негодование, может по-разному выражать свое недовольство: «Я написал лучшее сочинение, но не получил высшую оценку, потому что оно было смелым и нешаблонным», «Спорт ценится слишком высоко по сравнению с учебными достижениями», «Меня не взяли на роль Гамлета из-за цвета моей кожи, хотя я лучший актер». Во всех этих случаях, независимо от того, прав ученик или не прав, есть моральная обида, и эмоция выражает это недовольство. Завистливый ученик, напротив, просто чувствует себя плохо из-за превосходства других, без моральной обиды. (Конечно, зависть может часто маскироваться под негодование посредством сфабрикованных претензий[536], но это не меняет сути.)

Подражание и негодование – здоровые эмоции в достойном обществе: первое побуждает индивида быть лучше, а последнее побуждает общество быть лучше. У зависти такой созидательной функции нет. И хотя она может побуждать людей усердно работать и стремиться к личным достижениям, ее злость действительно может нанести вред.

Поскольку зависть к другим может существовать даже при условии, «когда… большая удачливость [других] не уменьшает наших преимуществ»[537], она остается проблемой даже в самом порядочном и справедливом обществе.

Наконец, есть безобидный и часто полезный вид зависти, при котором человек временно испытывает боль от того, что кто-то другой обладает желанным благом, но поскольку чье-то желание блага мимолетно и несерьезно, боль не связана с враждебным желанием. Когда я навещаю своих родственников, у меня иногда проскальзывает мысль: «Жизнь в Итаке такая спокойная и приятная», и тогда я испытываю острую тоску по их жизни. Но поскольку я абсолютно не хочу там жить, и я бы возненавидела такую жизнь, если бы жила там, моя мимолетная зависть больше похожа на сопереживающую оценку благ, которыми дорожат мои родственники. Она предполагает дружбу и сочувствующее воображение, а не враждебность, что способствует развитию терпимости. Если бы я не могла понять, с какой стати кому-то хотя бы на мгновение захотелось бы там жить, в нашей дружбе возникла бы трещина. Но здесь нет соперничества. Похоже, что разница заключается в моей всесторонне продуманной оценке. Если бы они жили в Чикаго, а я по какой-то причине застряла бы в Итаке, мой визит к ним в гости мог бы вызывать весьма проблематичные эмоции. Этот случай довольно очевидный, но иногда эмпатическая зависть более тосклива, и такие случаи менее ясны, особенно когда мы раздумываем о том, какими иными путями могла бы пойти наша жизнь. Во всех таких случаях один желает другой стороне добра, а не зла, и зависть способствует пониманию.

При каких условиях враждебные вспышки зависти особенно вероятны? Ролз упоминает три условия[538]. Во-первых, психологическое: у людей нет надежной уверенности «в собственной значимости и способности сделать что-либо достойно». Во-вторых, социальное: многие обстоятельства возникают, когда это психологическое состояние воспринимается как болезненное и унизительное, потому что условия социальной жизни делают несоответствия, вызывающие зависть, очень заметными. В-третьих, завистники считают, что их положение не предлагает им конструктивной альтернативы простой враждебности. Они полагают, что единственное облегчение для них – это причинять боль другим.

Теперь мы можем видеть, что некоторые социальные структуры удовлетворяют этим условиям в гораздо большей степени, чем другие. Среднестатистическая старшая школа – настоящий котел зависти. Подростки особенно склонны находиться в психологическом состоянии неуверенности относительно своей ценности и своего будущего. Все, что происходит, словно бы делит их на ранги: оценки, конкуренция при поступлении в колледж, престиж спорта в большинстве школ, часто жестокое формирование клик и групп и соответствующее ранжирование людей по привлекательности. А школьники с низким социальным рейтингом часто действительно чувствуют, что их положение безнадежно.

Как старшая школа может быть менее похожей на то, что мы только что описали, или хотя бы в большей степени сдерживать эту враждебность? Во-первых, она может оказать поддержку школьникам, думающим о своем будущем и пытающимся развить уверенность в себе в нестабильном мире. Ключевую роль здесь играют родители, но учителя и психологические консультанты тоже могут сыграть свою роль. Каждый ученик может почувствовать, что базовый уровень достижений находится в пределах его возможностей. И это, по крайней мере, поможет унять боль от размышлений о превосходящих достижениях других. Достичь баланса непросто, поскольку хорошая старшая школа будет поощрять подражание, делая достижения в некоторой степени значимыми, но она также может найти способы поощрения других талантов, которыми обладают учащиеся, предлагая множество путей к совершенству. Конечно, школа может препятствовать чрезмерному доминированию соревновательных видов спорта и связанного с ним социального престижа. Третье условие, пожалуй, самое важное: предлагая широкий спектр конструктивных путей достижения результатов (не соревновательные виды спорта, театр и другие виды творчества, социальная помощь), школа может побудить учащихся сделать что-то стоящее, что заставит их чувствовать себя хорошо, а не просто сидеть и ненавидеть сверстников, пользующихся популярностью. Средняя школа, в которой училась моя дочь, сделала две полезные вещи: организовала «Олимпиаду искусств» наряду со спортивной Олимпиадой, чтобы как можно больше школьников (часто в группах) могли завоевать признание, и просто предложила учащимся заниматься йогой, пилатесом и бегом в качестве спортивной альтернативы.

Давайте теперь обратимся к обществу. Ролз утверждает, что в обществе, построенном по образцу его двух принципов справедливости, все еще будет существовать враждебная зависть, но ее ущерб не будет слишком уж велик[539]. Что касается психологического условия, то люди знают, что их основные права гарантированы независимо от заслуг, и это устраняет, по крайней мере, некоторую неуверенность. Кроме того, люди обладают «здравым чувством справедливости» и «связаны узами гражданских дружественных отношений» – факторами, которые, опять же, устраняют хотя бы некоторые болезненные чувства незащищенности