стало прочно ассоциироваться с расизмом и классовой дискриминацией. В сообществе звучали либеральные голоса: например, альдерман Леон Депре (1908–2009) и его жена Мариан Альшулер Депре (1909–2007) способствовали интеграции и были ведущими силами расовой инклюзии Чикагской Лабораторной школы, куда впервые приняли афроамериканцев в 1942 году[512]. В письме, написанном четой Депре и двумя другими в то время, говорилось: «В соответствии с нынешней практикой мы отказываем нашим детям в преимуществах демократии, внедряя в их школьную жизнь и личность старые предрассудки. Как мы можем плодотворно побуждать наших детей задумываться о превосходстве демократии, когда мы сами отвергаем ее за них?»[513]

Но несмотря на этот прогресс, ситуация, описанная в романе Райта 1940 года, была во многом такой же, какой она была на протяжении десятилетий как до, так и после. Человек с темной кожей (кроме тщательно культивируемого исключения в виде представителя среднего класса) считался неуместным и, как Биггер, ощущал себя не в своей тарелке, на неправильной стороне неявной расовой «линии», проходящей по периметру Гайд-парка. (Биггер жил на углу 37-й улицы и Индианы-авеню.) Журналист Брент Стейплс вспоминает в эссе 1986 года, что в 1972 году его появление в полночь на улице Гайд-парка (тогда он был аспирантом Чикагского университета) заставило молодую, хорошо одетую белую женщину броситься в бегство. Эта женщина, пишет он с грустной иронией, была его первой «жертвой», и тогда он впервые почувствовал свою «способность уродовать публичное пространство»[514]. Такие реакции на присутствие темнокожего мужчины на территории белых, конечно, не были редкостью, но в Гайд-парке они были практически обеспечены невидимой цветовой линией, которая, по намеренному замыслу руководства, отделяла университетское сообщество от окружающих районов.

В то время в Гайд-парке было много преступлений – настолько, что университет даже рассматривал возможность переезда в какое-то «менее чрезвычайное окружение»[515]. (Альтернативные варианты включали в себя штат Висконсин, округ Ду-Пейдж в пригороде Чикаго и город Аспен, штат Колорадо[516].) Но его собственные территориальные и архитектурные решения способствовали созданию атмосферы взаимной подозрительности и расширяли возможности для совершения преступлений. Говорили, что университет заставил город спроектировать наземную систему общественного транспорта так, чтобы она не проходила через Гайд-парк, который когда-то был на Зеленой линии. Таким образом посторонние элементы оказались отдалены от практически закрытого сообщества, которое стало более уединенным и изолированным от городской суеты, а членам этого сообщества стало труднее добираться до остальной части города[517]. Сквозному движению также препятствовало большое количество улиц с односторонним движением и частые тупики. Характерной чертой тех времен был высокий сетчатый забор за автостоянкой Юридической школы (прямо на «линии» между Гайд-парком и кварталом Вудлон), который простоял там до 1998 года. Предназначенный, по-видимому, для защиты профессорских автомобилей от вандалов с 61-й улицы, забор служил символом враждебности и ориентированного внутрь менталитета – не злонамеренного, как у британцев в Дели, но с подозрением относящегося к окрестностям в преступно недалекой манере. Университетское сообщество могло петь слова гимна своей альма-матер – «Мы славим ее великодушие», и все же милосердие как начиналось, так и заканчивалось в пределах университета[518].

Помимо символического и эмоционального значения этих разделений все это означало, что никакая активная жизнь и суета не делали открытые пространства светлее и безопаснее ночью и что окружающие районы, где проживали люди скорее с низким, а не с разным доходом, стали рассадниками преступности наравне с пользовавшимся дурной славой кварталом Роберта Тейлора, располагавшимся севернее. Нависающие университетские здания, образующие замкнутые дворы (помимо того что они были помпезными и вторичными в архитектурном плане) скорее были пригодны для скрытных действий, но никак не для общения. Пустынная Мидуэй-Плезанс (широкая зеленая полоса, проходящая между 59-й и 60-й улицами, где первое колесо обозрения и шоу «Дикий Запад» Буффало Билла развлекали мир во время Всемирной Колумбовой выставки 1893 года[519]) теперь стала темной ничейной землей, которая приглашала скорее к преступлениям, чем к товариществу, препятствуя дальнейшему расширению университета на юг. Как пишет Блэр Камин, архитектурный критик в Chicago Tribune: «В течение многих лет лужайка образовывала своего рода демилитаризованную зону между закрытыми неоготическими дворами университета к северу от Мидуэя и суровым, иногда опасным, кварталом Вудлон на юге»[520]. Новым преподавателям советовали позволить страху взять верх: «Не ходите в Вудлон, не пересекайте Мидуэй после пяти вечера, никогда не гуляйте в одиночку по берегу озера».

Стратегия разделения была недальновидной и неэффективной, но она не была полностью злонамеренной. В то время некоторые защитники бедных действительно считали, что отдельные жилищные проекты были более эффективными способами проявить уважение к бедным и меньшинствам[521]. Тем не менее университетская стратегия разграничения была не особо уважительной, потому что в основе ее лежало презрение к своим соседям.

Постепенно, в начале XXI века, ситуация начала меняться. Первым делом изменились настроения администрации университета: отныне университет должен думать о себе как о партнере близлежащих жилых кварталов, стремясь к взаимодействию и дружескому сосуществованию, не говоря уже об обоюдной выгоде безопасности. Ректор Дон Рандел был особенно решителен, когда подчеркивал изменение направления развития университета, противопоставляя старую идею «университета в затворничестве» новой идее сотрудничества и партнерства[522]. Управляя вместе с городской администрацией двумя чартерными школами на северной стороне Гайд-парка, университет уделял особое внимание возрождению района Вудлон на юге, прилегающего к тем частям университета, которые располагались к югу от Мидуэя (Юридическая школа, Школа государственной политики, Школа управления в социальной сфере). Университетская полиция начала патрулировать квартал Вудлон вместе с городской полицией, в то время как университетские чиновники поощряли восстановление района и увеличение числа аспирантов и преподавателей, проживающих к югу от 60-й улицы. Пока город тратил 11 миллионов долларов на восстановление южной части берега озера с четырьмя новыми велосипедными туннелями под Лейкшор Драйв по южной стороне, ремонтировал Культурный центр Южного берега на 71-й улице и прекрасный пляжный дом на 65-й (оба – великолепные здания в стиле ар-деко, когда-то бывшие в аварийном состоянии) и заявлял о планах по расширению самой Лейкшор Драйв дальше на юг – университет инвестировал в несколько партнерских проектов ближе к кампусу.

Первым, в 2002 году, был открыт ледовый каток на Мидуэй-Плезанс. На катке олимпийского размера можно было кататься бесплатно со своими коньками, взять коньки напрокат всего за шесть долларов (в отличие от огромных цен на каток в центре города), погреться после катания в павильоне со смотровой площадкой на крыше и возможностью купить еду. Благодаря воплощению этой простой идеи в жизнь Гайд-парк теперь приветствовал как соседей, так и туристов, а некогда темный Мидуэй освещался более или менее в течение всего учебного года и был полон людей. В 1996 году меня ограбили прямо в этом квартале в районе пяти часов вечера; сегодня это было бы практически невозможно. Дружба и безопасность идут рука об руку.

Совсем недавно университет решил построить Центр искусств Ривы и Дэвида Логанов (сама по себе идея отличается от идеологии тех готических дворов, где к искусству когда-то относились с подозрением как к чему-то не вполне интеллектуальному) на Инглсайд между 60-й и 61-й улицами – то есть в самом юго-западном углу на конце Гайд-парка[523]. С самого начала план включал в себя соседние районы. Новый центр планирует множество мероприятий в сотрудничестве с организациями Вудлона. Проект также сопровождается развитием розничной торговли в квартале Вудлона и является еще одним заметным признаком возрождения района как расово и экономически смешанного. Возвышающееся, роскошное здание из стекла и камня (спроектированное Тодом Уильямсом и Билли Тсиен) не совсем отказывается от готики – действительно, своей горделивой высотой оно отдает дань уважения прошлому. Но в то же время оно передает ощущение надежды и развития. Его дизайн иллюстрирует изменение архитектурного духа университета в целом – от взгляда в прошлое ко взгляду в будущее (и, можно сказать, от поклонения прошлому, связанному с эпохой ректоров Харпера и Роберта Мэйнарда Хатчинса[524], переходит к движению вперед в духе прагматизма Дьюи[525]).

Наконец, вместе с новым Центром искусств университет провел масштабную модернизацию улиц и пешеходных переходов вокруг Мидуэя, центральными элементами которых стали световые мосты, спроектированные Джеймсом Карпентером