С утра заявился Ратша на правах старого знакомого,поприветствовал так, словно они не то близкая родня, не то сто лет вместепрослужили на какой-нибудь дальней заставе. С ходу заметил, как тщательноосматривает дом, обронил с одобрением:

– Ты молодец… Жаль, что не мужчина!

– Почему?

– Прекрасный бы получился воин. Мы бы сразились, точно.

Она смерила его холодным взглядом.

– Думаю, для меня ты мелковат, куяв. Да и сейчас я неуверена, что уступлю тебе… куяв.

Он поощрительно улыбнулся.

– Куяв – это уже не свинья. И за то спасибо.

– На здоровье.

– Надеешься улизнуть?

– Да, – ответила она дерзко. – Рожденнуюсвободной темница не удержит.

– И как же?

– Да как угодно, – ответила она в том жетоне. – Отниму у тебя меч и пройду через ваш вшивый город, если восхочукрови… или тайным подземным ходом, если изволю без шума.

Он расхохотался.

– Подземным? Насмешила… Ах да, это у тебя от рассказово древних крепостях. Там да, там подземные ходы есть, есть… Даже в старыхтцарских дворцах, без этого они не могут. А этот дом построили для Иггельдапрошлым летом. Какие уж тут подземные ходы!

Она ощутила, что краснеет, сглупила, сказала быстро, переводяразговор на другую тему:

– А он что, сам не мог?

Ратша сказал со смешком:

– Первые годы вообще жил в пещере. Даже когда народначал селиться и строить настоящие дома. Потом жил у меня, у Апоницы – этоего старый учитель. А в прошлом году народу стало стыдно, что основатель всегоэтого горного мирка, как приблудный пес, обитает то в пещере, то у друзей,собрались и отгрохали этот… домик.

Она фыркнула.

– То-то мебель разная! Как нищему, надавали, кому чтоне жалко?

Он помрачнел, сказал резче:

– Отдавали лучшее. Просто мы не богаты, как живущиевнизу… Ладно, устраивайся. Но помни, ты – военная добыча. Тебя выменяютили продадут, но сейчас ты просто рабыня. Не советую задирать нос и напоминать,что ты – артанка.

Он ушел, она удержала ядовитый ответ, нацеленный ему вспину. Не из страха, просто ощутила, что перегнула с насмешками. Насчетнищего – нехорошо получилось. Некрасиво, не по-артански. Как будто ударилав спину или лежачего.

На третий день она обнаружила, что дверь ее не заперта с тойстороны. Вышла осторожно, широкий коридор вывел к лестнице, внизу в большойкомнате с десяток женщин, шьют, прядут, щипают лучину, слышится быстрыйговорок, доносятся редкие взрывы смеха. Иггельда не видно, он вообще с тогодня, как явился к ней пьяный и вел себя по-куявски, словно бы устыдился иобходил ее комнату по широкой дуге. А может быть, и в самом деле работынакопилось столько, что валился с ног, не добравшись до своего дома.

Женщины хихикали, голов не поднимали, Блестка стояла наверхуи рассматривала нижний зал, в прошлый раз, когда ее привезли, все случилосьслишком быстро и сумбурно, а сейчас смотрела оценивающе, замечая и слишкомширокую дверь, такую трудно защищать, и большие оконные проемы без признаковставень, и даже отсутствие оружия на стенах, которое как будто само прыгает владони при первом же признаке тревоги.

В зале справа и слева широкие углубления в стенах, тампоместился бы всадник на коне. Но сейчас полыхают поленья, от огня теплый сухойвоздух, но помещение почему-то выглядит нежилым, хотя женщины щебечут ищебечут, щебечут и щебечут, что так нравится мужчинам, дуры. Пол изсвежевыструганных досок, вся середина закрыта огромным ковром, вроде бы всеуютно, тепло, но жизни нет. Может быть, потому, что нет детских голосов?

В дом часто заходили люди, весь нижний этаж, как понялаБлестка, в их власти, это даже не дом, как сказала она себе, а что-то вродеуправления Долиной, если верить Ратше. Здесь собираются старейшины,договариваются, кто и что делает, чтобы не мешать другим, а чтоб вместе, отсюдаидут указания, советы, разъяснения. И даже не всегда, как видно, этот Иггельдрешает, чаще все делается без него, но как бы с его участием и с его воли.

Дверь хлопнула, вошел Иггельд, с ним еще двое немолодыхмужчин, Блестка тут же тихонько отступила, выглядывала из-за угла. Он головы неподнял, прошел к очагу, протянул озябшие руки.

– Холодно, – донесся его раздраженныйголос. – Не понимаю, почему? Вроде бы ближе к солнцу, а все холоднее ихолоднее! И дышать нечем… Черныш так и вовсе… Апоница, почему?

Его спутник, немолодой, сгорбленный, с короткими седымиволосами, ответил ворчливо:

– Это мы теперь задаем тебе вопросы в надежде на мудрыйответ. Ты знаешь больше, Иггельд! Никто из нас не поднимался так высоко…

Иггельд повернулся спиной к огню, подвигал плечами. Лицоневеселое, поинтересовался безучастно:

– А что за знатные люди у тебя в доме? Я видел целуютолпу.

Апоница вяло отмахнулся:

– Какая толпа… Только бер Кулмей и его дочь Петрона. Авсе остальные – слуги. Они ж не могут без слуг даже одеться!

– Да знаю, – донесся до Блестки голос Иггельда, внем слышалось раздражение. – Этот Кулмей напросился ко мне на обед. Яотказать не смог, он захватил меня врасплох… Напористый такой мужик.

Апоница расхохотался.

– А ты проведи обед, как ты проводишь обычно! Либо вгорах у костра, либо на летящем драконе, когда успеваешь запихнуть в пастькусок хлеба.

Иггельд кисло улыбнулся.

– Хорошо бы… Но он придет с дочерью и двумя беричами. Яникогда не принимал дома знатных людей. Неловко, не умею, да и… честно говоря,совсем не хочется. И дочь у него больно уверенная, напористая. Я с такимитеряюсь.

Апоница хотел ответить, но, поворачиваясь, нечаянно поднялголову и увидел, что Блестка прислушивается к разговору. Не подав виду, чтозаметил, ответил громко и почти серьезно, только в глазах плясали веселыеискры:

– А ты посоветуйся с пленницей!… Она знатного рода,что-то подскажет.

Иггельд пожал плечами, тень пробежала по лицу.

– Вот ее-то надо держать под замком.

– Почему? Что, Петрона обратила на тебя внимание? А онав самом деле хороша… Эта копна рыжих волос, синие глаза, а фигура… Как увиделатебя, сразу начала расспрашивать, кто ты, что ты, как сюда попал… Ты прав, онадевица весьма напористая. И умеет добиваться своего.

Иггельд отмахнулся, обнял Апоницу за плечи и увел в другиепомещения.

* * *

Ее в самом деле заперли. Может быть, совсем не из-за пира,что давал хозяин в честь знатных гостей, но заперли. Заперли в тот самыймомент, когда он там пьет и ест, развлекает этого самого бера и, мерзавец, егознатную дочку.