Она отмывалась долго и тщательно, тряпочки оказалисьшероховатые, прекрасно сдирающие грязь и пот, а вода от трав стала мягкой,нежной, все тело жадно вбирало новые незнакомые запахи. Она терла снаслаждением, кожа раскраснелась, остатки напряжения ушли, стало настольколегко и привольно, что едва не заснула, разомлев от блаженства. Опомнилась, потелу прошла тревога: может, в самом деле спала, а сейчас кто-то придет, с этойстороны двери запора нет, это же не комната, а тюрьма, поспешно выбралась, арастиралась с такой быстротой, что оставила мокрой спину.

По ту сторону двери послышались шаги. Она с сильно бьющимсясердцем сунула голову в рубашку и влезла в кожаные штаны, едва успелазастегнуть ремень, как в дверь постучали. Она не поняла, что означает этотстук, может быть, с той стороны приколачивают светильник, вскинула брови, ждалав напряженном ожидании. Стук повторился, затем снова тишина. Ей показалось, чтоона слышит дыхание. Отошла от двери подальше, отвернулась и стала смотреть вокно. На всякий случай подергала решетку, может, слабо закреплена, это жестроили ленивые куявы, у которых все из рук валится, но решетка устояла, тогдаприльнула к ней носом и старалась рассмотреть мир по ту сторону.

Из ее окна видна только часть площади, люди как люди, ничегонеобычного, от двери раздался скрип, пахнуло свежим воздухом. Порог переступилИггельд. На нем широкая свободная рубашка, на груди распахнута, обнажая широкиевыпуклые мышцы, и, если еще осталась повязка, то никто ее не видел, нерасспрашивал, и ему не приходится врать. Признаться, что ранила женщина,наверное, позорно даже куяву. Сам Иггельд раскраснелся, что для его бледноголица необычно, глаза блестят, а когда подошел ближе, она ощутила терпкий запахвина.

– Я уже велел сообщить артанам, – заявил онвесело, – что у меня знатная артанка. Имя не называет, но, судя по тому,что везла, особа важная. Пусть думают!

Он смотрел на нее сверху вниз, в серых глазах прыгалиискорки, явно от светильника рядом на стене, она без страха взглянула снизу,поинтересовалась сухо:

– О чем?

Он ухмыльнулся.

– О чем хотят. То ли выкупить, то ли выменять накуявских пленников.

Она покачала головой, произнесла с брезгливой жалостью:

– А ты дурак. Все артане готовы умереть бестрепетно.Женщины и дети – тоже. Никто и не подумает меня выкупать, попавший в плендолжен покончить с собой.

Он насторожился, быстро взглянул на нее.

– Я не хотел бы…

– Пока я еще не решила, – ответила она на егоневысказанный вопрос, – как поступить. То ли сжечь здесь все, а потомуйти, то ли перебить всех, а потом удалиться.

Он расхохотался, принимая за шутку, но ее лицо оставалосьспокойным. Смех наконец замер на его губах, он нахмурился, произнесраздраженно:

– Как же, знаменитая гордость артан! Никогда непризнаются, что проиграли. Даже покончить с собой, по-вашему, это победа…Странная какая-то победа! Не могло бы все артанское войско красиво покончить ссобой? Вот победа так победа!

Иггельд говорил громко, жестикулировал, лицо покраснело ещебольше. Блестка смотрела с холодным любопытством, так ей казалось, куявы –свиньи, а когда пьют – то это пьяные и грязные свиньи, самое худшее, чтотолько может быть с человеком. Творец создал виноград, а кто-то из падшихангелов придумал, как его испортить, превратив в безумящий напиток. Потому будьблагословен виноград и будь проклято вино. И да будут истреблены все, кто пьетвино, кто ест свинину, кто поклоняется созданиям нечистых – драконам,дивам, оборотням, вурдалакам.

В его блестящих от вина глазах промелькнул внезапный гнев.Он сделал еще шаг, она отступила и уперлась спиной в каменную стену.Приходилось смотреть снизу вверх в его лицо, чтобы не видеть обнаженную грудь,когда мужчина обнажен до пояса, то это его боевой наряд, а если вот так, сраспахнутой рубахой, то это почти непристойно.

– Ты просто глуп, – повторила она.

– Ты это уже говорила, – возразил он. – Новоепридумать не можешь?

Блестка холодно смолчала. От его тела шел жар, по ее кожепробежали крохотные лапки, словно промчались встревоженные муравьи. Иггельдшироко ухмыльнулся.

– Я знаю, – сказал он громко и зловеще, – чтоможет сломить гордость артанки.

Она напряглась, ощетинилась, готовая драться.

– Что?

– Женщина-воин, – сказал Иггельд с непонятнойинтонацией, – умеющая ткнуть ножом так, что моя стальная кольчугапропустила лезвие, будто не кольчуга, а тонкая рубашка… но если я пущу слух,что мы спим в одной постели?

Блестка отшатнулась, глаза ее вылезли на лоб.

– Ч-что?

Он кивнул.

– Да, действительно, ну и что? Нет, сделаем дажеподлее, ведь мы же подлые куявы, верно? Усилим впечатление слухом, что спим вразных комнатах…

Она застыла, ожидая подвоха, а он закончил:

– Но ты каждую ночь бегаешь ко мне.

Она отшатнулась, а Иггельд подумал, что шутки шутками, атакому слуху в самом деле поверили бы охотно. Женщины обращают внимание на неговсюду, где бы он ни показывался. И всюду пытаются оказать ему недвусмысленныезнаки внимания.

– Ты… – сказала она звенящим голосом, –грязная куявская свинья!

Он развел руками.

– Я все равно не смогу убедить в обратном, ведь куявывсе – мерзавцы, подлецы, трусы, воры, торгаши… и масса других достоинств,всех не запомнил. Так чего мне дергаться? Да, мерзавец. Но я, пожалуй, оставлюэту комнату…

Она сказала резко:

– Так сделай это. Немедленно!

– Сделаю, – согласился он. – Один поцелуй надорогу.

Блестка смерила его ненавидящим взглядом.

– Ни за что!

Он пожал плечами, руки его начали расстегивать пояс.

– Постель, правда, узковата для двоих, но ничего,поместимся. Говорят, артанки во сне храпят, как их кони… Страшно подумать, какони лягаются…

Она отступила, уже устрашенная, оглянулась на далекое ложе.Не такое уж и узкое, но все равно никогда не допустит его лечь с нею под одноодеяло! Да лучше выбросится в окно… нет, там решетка, выхватит его же нож иперережет себе горло!

Иггельд протянул к ней руку.

– Один поцелуй, – сказал он очень серьезно, –и я уйду.

– Нет, – отрезала она, не двигаясь с места.

Он видел в ее глазах смятение. Да, о нем слава, как овнезапно появившемся воителе, что свиреп и жесток, что не оставляет пленных,что проносится всюду, как огненный вихрь. Такой если и обращает внимание наженщин, то лишь для того, чтобы зверски изнасиловать, тут же разрубить пополам,наслаждаясь видом умирающей жертвы, и снова на дракона, чтобы убивать, жечь,насиловать… Она тоже слышала наверняка о нем эти басни.