– Да, – сказал он настойчиво, – и я тут жеуйду.

Смятение в ее глазах отразилось на лице, что дало емувозможность медленно, как змее, завораживающей лягушку, обнять ее за плечи.Блестка в испуге запрокинула голову, его спокойное лицо нависало над нею безгримасы ярости или похоти, в глазах веселые искорки. Она успела рассердиться:он смеется над ней, не собирался он оставаться в ее постели, это все ложь…

Она так резко отвернула голову, что ее волосы красивымкаскадом черного шелка метнулись по широкой дуге и хлестнули мягкой волной поего лицу. В ее глазах Иггельд уловил негодование, облегчение и даже смех.Похоже, она всерьез полагала, что он ничего не умеет делать, кроме как рубитьголовы и насаживать на пики невинных младенцев.

– Ну так как же?

– Я скорее умру!

Он засмеялся, показав красивые ровные зубы.

– Один поцелуй?

– Большое падение в пропасть, – отрезалаона, – начинается с ма-а-аленького шага за край пропасти. Разговаривай такс куявками.

– А что ты будешь делать? Я сильнее. И на этот раз утебя в руках нет кинжала.

Он подтянул ее к себе плотно, и в самом деле, на этот раз наего поясе не висит нож. Блестка уперлась в его грудь обеими руками. Огромноелицо с блестящими глазами наклонилось, она не могла оторвать трепещущеговзгляда. Губы его, твердые как камень, коснулись ее губ, упругих как дерево. Ейпоказалось, что проскочила искра, хотя какая искра между камнем и деревом,сердце стучит бешено, она все еще упиралась в его могучую грудь обеимиладонями.

На мгновение он оторвал губы от ее рта, она снова увиделаего блестящие глаза, затем его руки прижали ее к себе ближе, а губы показалисьей уже не такими твердыми. Да, они быстро нагреваются, а ее предательские губытоже стали мягкими… почти мягкими. Блестка задыхалась от негодования. Наверное,это негодование и усталость от попыток отодвинуться от его сильного и крепкоготела, а губы в самом деле стали горячими и мягкими.

Руки с усилием отодвинули его чуть, губы разомкнулись, онсмотрел все так же сверху вниз, а она чувствовала себя слабой, с сильноколотящимся сердцем, и понимала, что сумела отстраниться лишь потому, что онсам слегка ослабил объятия.

– Ну, – прошептала она.

– Что? – спросил он.

– Отпусти меня, – потребовала она.

– Отпустить?..

– Ты сказал, что уйдешь, как только поцелуешь!

Он сказал в недоумении:

– А я что, в самом деле что-то поцеловал?.. Мнепоказалось, что приложился к могильному камню. Нет, что-то не так. Но что, надопонять…

Она не успела отшатнуться, его широкая как лопата ладоньлегко поддерживала ее голову, а другая – спину, лицо с красиво вырезаннымигубами приблизилось, Блестка инстинктивно зажмурилась.

Она чувствовала, что он притягивает ее к себе или же самприближается, медленно-медленно, то ли чтобы не испугать ее, то ли продлеваяпытку, чтобы испугалась сильнее. А вот не испугаешь, сказала она себе. И в этотмомент их губы соприкоснулись. Нет, сперва ощутила его жаркое дыхание, хотеланапрячь все тело для отпора, но мышцы от страха или чего-то еще словноокаменели.

От соприкоснувшихся губ на этот раз искры не брызнули,напротив – по телу пошла странная волна тепла, словно после стужи Блесткуперенесли в теплых ладонях к такому же теплому очагу. Нет, это другое тепло,раньше не ощущала ничего подобного…

Иггельд чувствовал, как она одновременно стараетсявысвободиться и в то же время понять это новое ощущение, отворачивает голову,но ее губы уже сами по себе стали горячими и податливыми. Она сама этого еще непоняла, а поймет – убьет предательницу, потому надо не давать ейопомниться, но в то же время не спугнуть, не испугать…

Ее руки вздрагивали, но уже не от усилий отстраниться, она исама не знала, от страха или почему еще. В груди сердце трепетало, дергалось,стучало так, что грохот отдавался в ушах. Губы их таяли, из твердыхпревратились в мягкие и горячие, она слышала, как его дыхание стало чаще, аруки стиснули, прижали к его твердому горячему телу.

Блестка с изумлением и негодованием на себя чувствовала, чтоее руки уже не отталкивают куява, ладони просто лежат на его груди, в них нетсилы, во всем теле предательская слабость, даже позорящая ее нежность, чтопозволено выплеснуть скорее на собаку, чем на куява.

Снова попробовала отстраниться, Иггельд в самом деле оторвалгубы от ее рта, взглянул в смятенные, испуганные глаза, растерянные инепонимающие. Ее лицо пылало, как утренняя заря, она дышала учащенно, пальцывздрагивали, то ли отталкивая его, то ли стараясь удержать, когда онотстранился и сам смотрел на нее с великим изумлением.

– Ты… – прошептала она, – ты… пьян! Ты хотьпонимаешь, что ты… Завтра проспишься, свинья… и тебе будет стыдно… если тебевообще бывает стыдно, свинья…

Он застыл, руки онемели, все еще удерживая ее, но уже нестараясь прижать к груди. Лицо тоже превратилось в окаменевшую маску, толькогубы все еще двигались да глаза жили, всматривались в нее. Блестка напряглась,с усилием раздвинула его руки, отступила на шаг. Он остался с вытянутымируками, затем они опустились, на лице проступило смущение.

– Артанка…

Иггельд поперхнулся, вздрогнул, ладонь метнулась к лицу,вытер лоб. Глаза стали растерянными, он проговорил с кривой усмешкой:

– Я совсем не пьян… И вообще… Ладно, если чем задел,прости. Отдыхай, а у меня… много дел.

Он попятился, отвага испарилась, она видела, как онрастерянно нащупал дверь и поспешно вывалился. Блестка продолжала смотретьвслед, словно видела сквозь дверь, как он, пошатываясь, спешит к себе, уже всамом деле устыдившись.

* * *

Оставшись одна, она заметалась по всему помещению, неутомимоощупывала камни, пробовала толкать эти массивные плиты. По всем легендам, вэтих страшных горных крепостях жили злые колдуны, а благородные артане находилик ним проход, отыскав потайную дверь. Такая потайная дверь находилась всегда,ведь надо тайком выводить людей, когда враг уже ломает стены и врывается вкрепость, и самому вводить войска незаметно для врага…

Она исцарапала пальцы, пытаясь сдвинуть каменные плиты.Когда переводила дыхание, снова и снова выглядывала из окон, в ее покоях триокна, все узкие, не протиснуться даже без решеток, и всякий раз сердце замиралов тоске. Если правду, то такой крепости не нужны подземные ходы. Никакое войсконе в состоянии пройти по тому мосту, что ведет в Город Драконов, и еще по тойузкой тропке над пропастью, что ведет сюда. Стена, закрывающая вход в этуДолину, выглядят несокрушимой, над воротами настолько широкий навес, чтолучники иссекут стрелами половину войска, прежде чем оно ударится о запертые ворота.

До конца дня к ней так никто и не зашел, только тихаяпугливая девушка принесла еду, а к вечеру она же притащила огромный ворох одеяли подушек. Чан с грязной водой давно унесли, пол вытерли. Осматриваясь заново,она с досадой поняла, что никто не думал приспосабливать этот дом для защиты.Просто если в Славии все дома, даже княжеские и тцарские, только из дерева, вАртании – шатры, разве что Арса из камня, да и то недавно, раньше и тцарыжили в шатрах, то здесь, в горах, даже распоследний бедняк либо строит изкамня, либо живет в пещере, тоже каменной. А камень всегда камень, его несделаешь тонким, как стенка шатра.