– Боги, дайте мне силы, – прошептала она.

Ледяная вода ожгла босые ноги. Когда же поднялась до колен,она перестала чувствовать холод, только боролась с быстрым течением. Дноуходило из-под ног, ее влекло в глубину, она услышала далеко на берегупредостерегающий вскрик.

– Не помешаете, – сказала она сквозь зубы. –Вениамин, я иду к тебе!

Она сделала еще шаг, вода сбила с ног. Уже падая, Алый Цветустремилась к глубине, и когда темная вода сомкнулась над головой, онаувидела Вениамина. Бледный, с робкой улыбкой, он протягивал к ней руки. Онавскрикнула, выдохнула остатки воздуха и устремилась к нему в глубину.

Должна была погибнуть, утонуть, она это знала, верила, ножизненных сил в ней оказалось слишком много, она захлебывалась, глотала воду,тонула, снова всплывала, и так, сражаясь в полубессознательном состоянии, онавнезапно ощутила под ногами дно. Кашляя, выплевывая воду, она упорно двигаласьвперед, тело внезапно отяжелело, и она поняла, что уже выходит из воды надругой берег.

– Я не хочу, – промычала она глухо. –Вениамин… Где ты?

На подкашивающихся ногах она шла вдоль берега по щиколотку вводе. Грязные струи омывали ноги, с нее текло в три ручья. Внезапно впередиувидела очертания человеческой фигуры. Человек лежал, наполовину выбравшись наберег, ноги его оставались в воде.

– Вениамин!

С нечеловеческим криком она кинулась вперед. Ногиподкашивались, увязали в мокрой земле. Упала на колени, ее руки жадно ухватилиутопленника за плечо. Он перевернулся на спину. На нее смотрело мертвое лицоВениамина. Глаза были раскрыты, по щеке ползла многоножка. Губы распухли,разбитые то ли корягой, то ли конскими копытами.

Она бережно смахнула насекомое, тихо легла рядом, обняла.Все чувства ушли, остались только тихая печаль и грусть. Больше не нужно никудаспешить, торопиться, что-то делать.

– Любимый мой, – прошептала она нежно. – Мы неуспели стать мужем и женой. Позволь же лежать рядом с тобой хотя бы как сестре…

Она прижалась к нему, уже не чувствуя леденящего холода. Насердце становилось все спокойнее, а тихая печаль медленно растворялась,растворялась, как сырой туман в лучах восходящего солнца, потом солнце внезапновспыхнуло ярко-ярко, выжгло все тени, и мир заблистал грозным огнем.

Рус в сопровождении Совы и Буськи ехал к граду, когдазаметил на берегу столпившихся воинов. Буська без наказа сорвался туда вихрем,а когда вернулся, глаза были красные как у карасика, а напухшие губы дрожали.

Рус и Сова переглянулись, кони послушно перешли на рысь.Воины расступились. У самой воды лежали двое. Молодой парень и девушка, нолиц не видать – длинные золотые волосы девушки закрывали как покрывалом изсолнечных лучей. Обнаженные руки девушки обхватили парня, она прижалась к немувсем телом, молодым и гибким, замерла. В их объятии было отчаяние, нотакже и странный покой.

Рус вскрикнул как раненый зверь:

– Алый Цвет?.. Не может быть!

Он прямо с коня прыгнул на их тела. Его горячее тело обожглохолодом мертвых. Дрожащими от ужаса пальцами ухватил ее за плечи. Тяжелыенамокшие волосы соскользнули с мертвенно-бледного лица. Их объятие былокрепким, он невольно приподнял их обоих. Сова взял князя за руки, и Рус,опомнившись, отпустил холодные плечи двоюродной сестры.

– Почему? – спросил он в яростном непонимании.

Все молчали, отводили взгляды. Сова сопел сочувствующе.Кто-то за их спинами горько и витиевато ругался, клял богов, разлившуюся реку,злых людей, проклятую жизнь.

– Почему? – спросил Рус снова. В голосе былиярость и недоумение. – Это же всего лишь трусливый иудей!

С берега к воде спустился Корнило. Поглядел, покачалседой головой:

– Они счастливы, князь. Они не были счастливы здесь… и немогли быть счастливы, проклятая жизнь, но там каждому воздается. А они…чистые души.

Голос его дрогнул. Буська хлюпнул носом, всплакнул,устыдился немужского проявления чувств, вскочил на коня и погнал вдоль берега,подставляя заплаканное лицо встречному ветру.

Рус в ярости сжимал кулаки, но вдруг пришла страшная мысль,от которой похолодел весь, будто очутился в глыбе льда. А он бы разве смогжить, если бы что случилось с Ис?.. О боги, только уберегите ее! Самотдаюсь в ваши холодные руки, только оградите ее от любых бед. Что хотите сомной, но только ее, для которой живу, не троньте…

Старый Иосиф чувствовал, что на этот раз умирает, но заделами и суетой сует так и не составил завещания. А потом пришли страшныенароды севера, предсказанные Гог и Магог, стало вовсе не до завещания.А сейчас… Семья большая, сейчас даже дальняя родня прибежала сюда под защитустен Нового Иерусалима, так что распределить надо мудро. Последняя воляумирающего священна: как завещает, так тому и быть, потому, чтобы в самом делераспределить все мудро и окончательно, он слабым голосом позвал жену.

Явилась заплаканная Сара, сразу с громким плачем бросилась кего ложу:

– Иосиф! Неужто ты уже не чувствуешь в себе сил?

– Откуда они возьмутся? – ответил он. – Разве не яих тратил?.. Сара, я хочу составить предсмертное завещание.

– Все, что скажешь! – сказала она со слезами. –Как скажешь, так и будет!

Он перевел дыхание, сказал размеренно:

– Во-первых, все стадо оставляю Абраму…

Глаза Сары округлились.

– Абраму? Да он их променяет на гульки с дочерями Цили. Ни вкоем случае! Оставь их Мойше. Тот настоящий скотовод… в душе. Он сумеет изодного стада сделать два.

– Хорошо, – сказал он слабо, – Мойше так Мойше.А лавку с товаром оставляю Давиду…

– Что? – ахнула она. – Давид меньше всех людей насвете годится для торговли. Он сам там все выпьет и съест, а что несможет – пригласит приятелей. Оставь это молодому Соломону, твоемуплемяннику. Он готов торчать за прилавком дни и ночи!

– Соломону, – согласился он покорно. Вздохнул. –А сад по реке завещаю Исаву…

– Дорогой, – воскликнула она, – только не Исаву!У него уже есть сад. Да и тот запущен. Оставь Аарону.

– Хорошо, – вздохнул он. – А склад с мотыгамии прочим – Исхаку…

– Нет, – возразила она. – Ты забыл, что у тебяесть еще и сын Перец. Ему и оставь!

– Хорошо, хорошо, – вздохнул он. – Перецу такПерецу.

Она заботливо потрогала ему лоб:

– У тебя жар…

– Да, – согласился он. – Наверное, потому, что яперестал понимать, кто из нас умирает?

Рус со злостью проследил взглядом за старым, согнутымиудеем. Тот шмыгнул между кострами стражей, кланялся часто и много, ему что-токричали, он отпрыгивал, угодливо улыбался. Через плечо нес полупустой мешок, акогда заметил возле костра Сову, поспешил, на ходу вытащил сапоги, протянулобеими руками: