Осторожно встал у окошка, страшась спугнуть своим дыханиемстранное очарование. В сердце разливалась сладкая радость, смешанная стакой же сладкой болью. Тихохонько поскреб ногтями наличник, прислушался. По тусторону ставен слегка шелестнуло. Ему почудились легкие шаги, в ответ сладкоекнуло сердце.

– Алый Цвет, – прошептал он едва слышно, – АлыйЦветок… Жизнь моя! Это я, Вениамин!

За ставнями погас свет. В щель донесся тихий,приглушенный голос:

– Ты переплыл реку?..

– Да, – шепнул он одними губами.

– Уходи, – донесся голос, – нам нельзя сегоднявидеться. Князь озверел почему-то, велел всех иудеев ловить и казнить люто.

Сердце его, взлетевшее было к небесам, упало в чернуюхолодную пропасть. Через силу спросил:

– Что случилось?

– Не знаю. Уходи как можно скорее! И лучше всего неприходи больше. Это грозит смертью нам обоим.

Чернота нахлынула на него, он стиснул зубы, борясь сослабостью. Тело пробрала дрожь. Он ощутил, что стоит в мокрой одежде, с негоеще течет, вода ледяная, а осенний ветер снова пронизывает до костей.

– Любимая, – прошептал он, – будь что будет.Я не могу без тебя. Отвори, я войду.

По ту сторону в голосе послышался испуг:

– Нет, ни за что! Ты должен уйти. Нас не должны большевидеть вместе.

– Мы будем таиться, – пообещал он.

На этот раз в ее голосе прозвучала твердость:

– Нет. Мы больше не должны встречаться. ­Возвра­щайся!

Судорога скрутила его мышцы с такой силой, что сухожилиянатянулись до боли, едва не прорывая кожу. Он проговорил, стуча зубами:

– Не смогу… Открой хотя бы чулан. Я пережду до утра.А утром, если князь захочет меня казнить, пусть казнит. Мне будет всеравно.

– Нет, – донесся ответ, в котором он уловил жалость исочувствие. – Я не смогу открыть чулан. К отцу заехали гости. Ихпятеро, они спят в чулане вповалку.

Он взмолился:

– Ну тогда хотя бы в конюшню!

И снова вместе с жалостью в ее голосе прозвучаланепреклонность, так свойственная скифам, даже их женщинам:

– Нет. Они охраняют своих коней лучше, чем собственныежизни.

Ветер выл, взревывал зло и торжествующе, и в его реве яснопрозвучали слова «Да будешь ты проклят!». Дрожь сотрясала его непрерывно, ветертрепал мокрые волосы, дождь усилился, с темного неба хлынули плотные холодныеструи. По лицу бежала вода, он так застыл, что почти не чувствовал холода. Губыпрошептали:

– Материнское проклятие… Не быть мне живым…

Он с трудом отклеился от стены, побрел через ночной двор,зачерпывая в обувь грязную воду. Конь вздрагивал под струями воды, прядалушами. Вениамин не помнил, как взобрался в седло, повернул коня. Тот вздохнул,едва не заплакал, но хозяин упорно тыкал пятками под бока, и конь послушнопотрусил сквозь стену ливня.

Берег раскис еще больше. Потоки воды сбегали в реку, неслимусор, ветки, щепки, мелкие камешки, размывали берег. Конь дрожал как заяц,Вениамин безжалостно вогнал его в темную воду. Их подхватило уже через двашага, понесло. Он оказался в темном ледяном ужасе, рядом отчаянно бил по водекопытами конь, брызги и волны с силой били сбоку, а сверху падали струи злойхолодной воды.

Вениамин выплевывал воду, она заполняла грудь, он отяжелел,руки ослабели. Конь тянул в ночь к тому берегу, такому же чужому. Пальцы свело,он понял, что это их затянул повод, попытался высвободить руку, не смог. Лицокривилось, он с удивлением понял, что плачет среди реки, плачет, уже утопая, ав ушах звенит страшный проклинающий голос.

Впереди вырастал берег, конь тянул из последних сил, но вчерепе всплыло беспощадное: мать меня прокляла, любимая отвергла. Зачембарахтается из последних сил?.. Зачем жить?

Все же тело боролось, руки загребали воду, наконец ногикоснулись дна, снова потеряли, потом он задел дно снова, снова… Однако течениенесло его вдоль берега стремительно, пологий сменился крутым, обрывистым.

Он вскинул руки, пальцы ухватили свисающие корни деревьев.На миг повис, но корни оборвались, он рухнул со страшным плеском, подняласьтуча брызг. В раскрытый в усилии рот хлынула грязная холодная вода. Онзакашлялся, вода хлынула еще. Сознанием завладел ужас, руки за что-тохватались, и он скрылся под поверхностью, где еще некоторое время пыталсягрести, хвататься, отталкиваться ногами.

Алый Цвет очнулась от сна, как от толчка. Ей показалось, чтохолодная грязная вода увлекает ее в пучину, ей страшно и одиноко, у нее нет силбороться, она сейчас умрет… Вскрикнула, поднялась на постели, глаза дикие,зрачки расширенные спросонья, как у обезумевшей:

– Боги!.. Такой страшный сон!

В щель между ставнями просачивался серый рассвет. Дождьпрекратился, светлеющее небо от туч очистилось, крупная луна бледнела,готовилась тихо исчезнуть при первых же лучах солнца.

С полатей свесилась голова Троянды.

– Что тебе, доченька?

В голосе матери звучала глубокая любовь. Алый Цветторопливо сказала трепещущим, как пламя светильника, голосом:

– Привиделось, что Вениамин в эту страшную ночь переплылреку и стучал к нам!.. О боги!

– Что, что ты так взволновалась?

– Привиделось еще, что ты прогнала его!.. А я… я быланема и безмолвна как рыба.

Троянда помолчала, видно было, как не хочется говорить,наконец пробурчала ласково:

– Спи, еще далеко до рассвета. Спи, мое солнышко… Он в самомделе был, этот грязный иудей. Я погнала его прочь.

Алый Цвет похолодела, будто прямо из теплой постелиочутилась нагая посреди холодной заснеженной степи. Непослушные ноги с трудомпонесли ее к выходу. В спину что-то вскрикнула мать, сперваласково-требовательное, потом с угрозой, криком. Засов долго не поддавался, наконецвыбралась на крыльцо.

Воздух был сырой и промозглый, хотя небо очистилось. Вездестояли широкие лужи. Она вскрикнула, увидев глубокие следы, заполненные водой.И поняла, кто долго ходил вокруг дома, стучал, просил впустить, звал ее,надеялся, недоумевал, отчаивался…

– Мама, – прошептала она, – как ты могла…

Она вышла, не чуя под собой ног. Воздух был холодный ичистый. Все расплывалось перед ней, словно струи дождя бежали по лицу, толькокапли были горькие и соленые, обжигали губы.

Вдали у костра стоял, опершись на копье, рослый воин вроговом доспехе. Увидев ее, приветливо взмахнул рукой, широкое лицо расплылосьв улыбке.

Ничего не видя перед собой, она прошла к реке, угадываяпуть, по которому он шел. Земля раскисла и скользила под ногами. Река несласьпочти вровень с берегами, вода была темной от грязи, мусора.