Увы, остались еще и в нашей семье уроды, которых ничто нерадует. Трое таких шли вверх по главной магистрали столицы, двое внешнеприличных мужчин и одна даже привлекательная женщина. Все трое курили на ходу, вотвам и интеллигенция. Это были Савва Китайгородский, Нина Градова и ее старыйдруг по тифлисским временам, художник Сандро Певзнер.

Он только что приехал из-за гор и сразу наведался к Нине,которую столько лет мечтал узреть во плоти, память о которой не затуманилась нивином, ни романами, ни живописью. Он очень волновался, как его встретятзамужняя Нина и ее супруг-доктор, но встретили его замечательно, едва ли несердечно, сразу же показали, что он «свой», то есть человек их круга, которомудоверяют и от которого ждут ответного доверия. Савва стал собираться за«горючим» к ужину, Сандро, естественно, как грузин не позволил ему отправитьсяодному в эту благородную экспедицию, тут и Нина за ними увязалась, так чторешили вроде бы прогуляться, показать южанину новый центр Москвы.

В магазине, впрочем, разыгралась несколько неприличнаясцена. Сандро не давал никому платить. Едва видел Нину у кассы, бросался к нейс пачкой купюр, едва замечал, что Савва собирается рассчитаться, тут же и егооттирал плечом, бросал кассиршам деньги, выкрикивал: «Сдачи не надо!» Ну,словом, грузин, богатый щедрый гость, восточный купец. Между тем его живописьне приносила ему почти ни копейки, и он работал за паршивенький оклад вХудфонде, распространял по предприятиям полотна и бюсты вождей. Он был оченьтипичным грузином, этот Певзнер, он и выглядел как грузин, со своими усиками, вбольшой кепке и демисезонном реглане с поясом. Удивительна способность евреевприобретать черты народов, среди которых им довелось жить. Русского Певзнера высразу отличите от польского, а уж между грузинским и турецким Певзнерами совсемнет ничего общего. Так или иначе, утяжелив бутылками карманы, троица покинула«Гастроном» и медленно двинулась вверх, к Большому Гнездниковскому переулку.Непрерывно и ровно, чуть только завихряясь на углах, падал мягкий снег. В толпемелькали люди с елками на плечах. Деды-морозы в витринах соседствовали с отцомтрудящихся всего мира, который непреложно напоминал трудящимся о быстротечностиежегодной этой идиллии и о вечности пятилетки. Сандро рассказывал Нине и Саввестрашные тбилисские новости: «Тициан взят и исчез, Паоло застрелился...„Голубые роги“ объявлены меньшевистской подрывной организацией. СтепаКалистратов арестован и судим как троцкист. Он получил, кажется, десять лет, ипять лет поражения в правах. Отари, по слухам, просто был растерзан в НКВД...»

Нина сняла перчатку и на секунду приложила ладонь к щекеСандро. Слухи о страшных арестах среди грузинской интеллигенции уже давно сталидоходить до Москвы. Сандро подтверждал самые ужасные. Тут уж никакой «юморвисельников» не поможет – уничтожается жизнь не только взятых, но и оставшихсяна свободе, прошлое начинает зиять огромными кубами пустоты, а самое страшное втом, что пустые объемы тут же пытаются прикрыть плоской двухцветной фальшивкой.

– Ты не женат, Сандро? – спросила она.

– Какое там, – вздохнул он. – Друзья пропадают,сам ждешь с минуты на минуту, разве тут до женитьбы. Даже любовницу сложнодержать в таких обстоятельствах.

– Ага, любовницу! – сказал Савва.

– Да-да, – покивал Сандро. – Моя вечнаямучительница. Нина ее знает.

– Ну, он живопись свою имеет в виду, – пояснилаНина. – Что ты сейчас пишешь, Сандро?

– Рыб пишу, птиц, мелкие фигурки оленей, куски пейзажа,предметы со стола, все в таких фантастических комбинациях, понимаешь. В общемдостаточно, чтобы пришить формализм. Я – знаешь как, да? – иногдапару-тройку холстов отвожу тете в Баку. Может, хоть что-нибудь сохранится.

– Кажется, все-таки волна пошла на спад, – сказалСавва, – когда живешь в многоэтажном доме, это заметно.

– Послушайте, друзья!

У Сандро в его речи, сопровождаемой жестикуляцией, иногдамелькали какие-то странные движения, сходные с театром марионеток. Так и сейчасон обратился налево и направо, то есть к Нине и Савве, держа руки согнутыми влоктях и ладонями кверху.

– Послушайте, художник – это всегда глупый, интеллектуальноотсталый человек. Я не понимаю, что происходит. Исторически, философски не могунайти объяснения этим делам. Вы мне не можете объяснить?

– Савва может тебе объяснить, у него своя теория, –сказала Нина.

Савва взялся объяснять:

– Вся современная история России выглядит как чередаприбойных волн. Это волны возмездия. Февральская революция – это возмездиенашей высшей аристократии за ее высокомерие и тупую неподвижность по отношениюк народу. Октябрь и Гражданская война – это возмездие буржуазии и интеллигенцииза одержимый призыв к революции, за возбуждение масс. Коллективизация ираскулачивание – возмездие крестьянам за жестокость в Гражданской войне, заизбиение духовенства, за массовое Гуляй-поле. Нынешние чистки – возмездиереволюционерам за насилие над крестьянами... Что там ждать впереди, предугадатьневозможно, но логически можно предположить еще несколько волн, пока незавершится весь этот цикл ложных устремлений...

Сандро прошел несколько шагов в задумчивости, потомповернулся к Савве:

– А знаете, Савва, я готов принять вашу теорию.

– Но ведь это же метафизика, – с некоторой лукавинкойсказала Нина.

– Вот именно! – воскликнул Сандро. Несколько прохожихна него обернулись. Стоящий возле афиши человек с тростью и с трубкой в зубах,очевидный иностранец – они сейчас были редкие гости в Москве и поэтомумгновенно выделялись из тысяч, – вынул изо рта трубку и внимательновгляделся.

– Мы что-то раскричались, – сказала Нина. –Забыли, что «Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов неслышны, А где хватит на полразговорца, Там припомнят Кремлевского горца»?

– Это, кажется, Осипа? – спросил Сандро.

– Да, и говорят, это стоило ему жизни, – ответила Нина.

– Неужели Осип?..

– Точно неизвестно, но, во всяком случае, он там.

Сандро быстро перекрестился.

– Крестишься, Сандро? – тихо спросила Нина.

Он смутился и не ответил.

* * *