Я не выдержу. Сейчас меня начнет рвать. Сейчас я потеряюсознание. Какой позор…»

— Салфетку! Тампон! Кишечный зажим! Не этот! Мягкийзажим! Смотри, что делаешь! Еще раз ошибешься, дам тебе по рыжей башке!Слышишь? Тресну по рыжей башке!

«Великая Мелитэле! Помоги мне! Помоги мне, богиня!»

— Ну, извольте! Сразу исправилась! Еще один зажим,жрица! Клемму на кишки! Хорошо! Хорошо, Иоля, так держать! Марти, оботри ейглаза и лицо. И мне тоже…

* * *

«Откуда эта боль? — подумал коннетабль ЯнНаталис. — Что у меня так болит? Ах да! Стиснутые кулаки!»

* * *

— Мы их доконаем! — крикнул, потирая руки, Кеесван Ло. — Дожмем их, господин маршал! Линия разваливается на стыке.Ударим! Ударим, не оттягивая, и, клянусь Великим Солнцем, они не выдержат!Разбегутся!

Менно Коегоорн нервно погрыз ноготь, сообразил, что на негосмотрят, быстро вынул палец изо рта.

— Ударим, — повторил Кеес ван Ло спокойнее, уже нетак взволнованно. — «Наузикаа» готова…

«Наузикаа» должна стоять, — отрубил Менно. —Даэрлянская тоже должна стоять. Господин Фаоильтиарна!

Командир бригады «Врихедд», Исенгрим Фаоильтиарна попрозвищу Железный Волк, обратил к маршалу страшное лицо, обезображенное шрамом,идущим через лоб, бровь, основание носа и щеку.

— Ударьте, — указал булавой Менно, — в стыкТемерии и Редании! Туда!

Эльф отдал честь. Искалеченное лицо не дрогнуло, неизменилось выражение больших глубоких глаз.

«Союзники, — подумал Менно. — Альянты. Боремсявместе. Против общего врага.

Но я их вообще не понимаю, этих эльфов.

Они совсем другие.

Совсем чужие».

* * *

— Интересно. — Русти попытался вытереть лицопредплечьем, но предплечье тоже было в крови. На помощь пришла Иоля. —Любопытно, — снова проговорил хирург, указывая на пациента. — Еготкнули вилами или какой-то двузубой разновидностью гизармы… Один зуб пробилсердце. Вот, извольте взглянуть. Камера, несомненно, пробита, аорта почтиотделена… А он еще минуту назад дышал. Здесь, на столе. Получив в самое сердце,он дотянул до стола…

— Вы хотите сказать, — угрюмо спросил конник излегкой волонтерской кавалерии, — что он умер? И мы напрасно тащили его квам с поля боя?

— Никогда не бывает напрасно, — не отвел взглядаРусти. — А правду говоря — да, он мертв. Увы. Exitus.[54] Забирайте… Эх,холера… Киньте-ка глаз, девушки.

Марти Содергрен, Шани и Иоля наклонились над трупом. Рустиоттянул умершему веко.

— Вам когда-нибудь доводилось видеть подобное?

Девушки дрогнули, потом ответили.

— Да, — сказали они одновременно, переглянувшисьслегка удивленно.

— Я тоже видел, — сказал Русти. — Этоведьмак. Мутант. Вот почему он жил так долго… Это был ваш брат по оружию, люди?Или вы принесли его случайно?

— Это был наш друг, господин медик, — угрюмоподтвердил другой волонтер, детина с перевязанной головой. — Из нашегоэскадрона, доброволец, как и мы. Уж и мастер был с мечом обращаться! Койон —имя ему.

— Ведьмак?

— Ага. Но несмотря на все, порядочный был парень.

— Да, — вздохнул Русти, видя четырех солдат,несущих на набухшем и капающем кровью плаще очередного раненого, оченьмолодого, судя по тому, как тонко он выл. — Да, жаль… Охотно взялся бы завскрытие этого, несмотря на все, порядочного парня. И любопытство жжет, идиссертацию можно было бы написать, если б заглянуть ему внутрь. Но временинет! Долой труп со стола! Шани, воды. Марти — дезинфекция! Иоля, полей… Эй,девушка, опять слезы льешь? А теперь-то что?

— Ничего, господин Русти. Ничего. Все уже в порядке.

* * *

— Я чувствую себя, — повторила ТриссМеригольд, — так, словно меня ограбили.

Нэннеке долго не отвечала, глядя с террасы на храмовый сад,в котором жрицы и адептки копошились, занимаясь весенними работами.

— Ты свой выбор сделала, — сказала онанаконец. — Ты избрала свой путь, Трисс. Свою судьбу. Добровольно. И жалетьне о чем.

— Нэннеке, — опустила глаза чародейка. — Ядействительно не могу сказать тебе больше, чем сказала. Поверь — и прости.

— Кто я, чтобы прощать? И какая тебе польза от моегопрощения?

— Я же вижу, — взорвалась Трисс, — как ты наменя смотришь! Ты и твои жрички! Вижу, как глазами спрашиваете:

«Что ты тут делаешь, магичка? Почему ты не там, где Иоля,Эурнэйд, Катье? Мирра? Ярре?»

— Преувеличиваешь, Трисс!

Чародейка смотрела вдаль, на лес, синеющий за стенами храма,на дымы далеких костров. Нэннеке молчала. Мыслями она была не здесь. Там, гдекипела битва и лилась кровь. Она думала о девушках, которых послала туда.

— Они, — проговорила Трисс, — отказали мне вовсем. Нэннеке молчала.

— Отказали во всем, — повторила Трисс. —Такие мудрые, такие рассудительные, такие логичные… Как им не верить, когда ониговорят, что есть проблемы более важные и проблемки менее важные… что от менееважных надо отказываться не раздумывая, без тени сомнения, полностью посвятивсебя более важным. Что нет смысла спасать людей, которых знаешь и любишь,потому что это всего лишь единицы, а судьбы единиц не сказываются на судьбахмира. Что бессмысленно вставать на защиту чести и идеалов, ибо все это пустыеслова. Что истинное поле боя за судьбы мира находится в совершенно ином месте,и именно там-то будет идти борьба. А я чувствую себя ограбленной. Меняограбили, не позволили совершать безумные поступки. Я не могу сломя голову, какбезумная, поспешить на помощь Цири, не могу как безумная мчаться, чтобы спастиГеральта и Йеннифер. Не могу даже участвовать в войне, в той войне, на которуюубежал Ярре, на которую ты послала своих девочек… Мне отказали в возможностиподняться на Холм. Еще раз встать там. Но только на этот раз — полностьюосознавая продуманность и правильность такого решения.

— У каждого — свое решение и свой Холм, — тихосказала первосвященница. — У каждого. И ты от своего не убежишь.

* * *