Король Фольтест, сдерживая танцующего сивого коня в расшитойлилиями попоне, показал коннетаблю свой прекрасный, достойный красоваться намонетах профиль.

— Стало быть, надлежит принять их достойно. Милсдарьконнетабль! Господа офицеры!

— Смерть Черным! — в один голос рявкнули кондотьерАдам «Адью» Пангратт и граф де Руйтер.

Коннетабль глянул на них, потом выпрямился в седле и набралвоздуха в легкие:

— По хоругвям!

Вдали глухо гудели нильфгаардские литавры и барабаны,надрывались рожки, роги и боевые трубы. Земля, по которой разом ударили тысячикопыт, дрогнула.

* * *

— Сейчас, — проговорил Анди Бибервельд, низушек,старшина обоза, откидывая волосы с небольшого остроконечного ушка. —Вот-вот…

Тара Хильдебранд, Диди Хофмайер «Хмельник» и прочие ездовые,сбившиеся вокруг старшины, покивали головами. Они тоже слышали глухоймонотонный топот копыт, долетавший из-за холмов и из-за леса. Слышалинарастающий, словно гудение шмелей, рев и глухой гул. Чувствовали, как дрожитземля. Рев и гул резко усилились, подскочили на тон выше.

— Первый залп лучников. — У Анди Бибервельда былопыт, он видел, вернее, слышал не одну битву. — Будет и второй.

Он был прав.

— Теперь-то уж сойдутся!

— Ллучч… ше зза-залеззем под ввозы, — предложил,беспокойно вертясь, Вильям Хардботтом по прозвищу Заика, — ггово-рю вввам.

Бибервельд и остальные низушки поглядели на него ссочувствием. Под телеги? Зачем? От места боя их отделяла почти четверть мили. Идаже если какой-нибудь разъезд заберется сюда, к обозу, разве спасеткого-нибудь сидение под телегой?

Рев и гул нарастали.

— Все, — сказал Анди Бибервельд.

И снова оказался прав.

С расстояния в четверть мили, из-за холмов и из-за леса,сквозь рев и лязг железа о железо до обозников долетел четкий, чудовищный,вздымающий волосы на голове звук.

— Кавалерия. — Бибервельд облизнул губы. —Кавалерия напоролась на пики…

— Ттт… только, — выдавил побледневшийЗаика, — ннне зна… в чем у них тттам лллошади провинились… у кккурвиныхддетей!

* * *

Ярре неведомо уже который раз стер губкой написанную фразу.Прикрыл глаза, вспоминая тот день, тот миг, когда столкнулись две армии. Когдаоба войска, словно разъяренные сторожевые псы, кинулись друг другу на горло,схватились в смертельной хватке.

Он искал слова, которыми можно было бы это описать.

Напрасно.

* * *

Клин конницы с разгона врезался в квадрат пехотинцев. Словногигантский кинжал дивизия «Альба» крушила все, что защищало доступ к живомутелу темерской пехоты — пики, копья, алебарды, дротики, рубели, щиты. Словнокинжал дивизия «Альба» врезалась в живое тело, и полилась кровь. Кровь, вкоторой теперь топтались и скользили кони. Но острие кинжала, хоть иврезавшееся глубоко, не коснулось ни сердца, ни какого-либо другого жизненноважного органа. Вместо того чтобы разорвать и разрезать на части темерскийквадрат, клин дивизии «Альба» вошел в него и споткнулся. Увяз в эластичной ивязкой как смола толпе пешего люда.

Вначале это выглядело неопасно. Голова и фланги клина состоялииз элитных тяжеловооруженных рот. Клинки и мечи ландскнехтов отскакивали отщитов и блях, как молоты от наковален, невозможно было добраться и дозащищенных ладрами[49] лошадей. И хотя то один, то другой латник все же падал сконя (либо вместе с конем), мечи, топоры, чеканы и шестоперы кавалеристовукладывали напирающих пехотинцев прямо-таки штабелями, и увязший было в пехотеклин дернулся и начал вбиваться глубже.

— Альбаааа! — Младший лейтенант Девлин аэп Мсарауслышал крик оберштера Эггебрахта, прорвавшийся сквозь рев, вой иржание. — Вперед, «Альба»! Да здравствует император!

Конники рванулись, рубя, давя и полосуя. Из-под копытвизжащих и хрипящих лошадей летели плеск, скрип и хруст.

— Альбаааа!

Клин завяз снова. Ландскнехты, хоть и прореженные иокровавленные, не поддались, нажали, стиснули конников тисками так, чтозатрещало. Под ударами алебард, бердышей и боевых цепов надломились иостановились латники первой линии. Поражаемые двурогами и пиками, стаскиваемыес седел крючьями гизарм и рогатин, безжалостно избиваемые железными кистенями ипалицами кавалеристы дивизии «Альба» начали умирать. Врезавшийся в квадратпехоты клин — еще недавно грозное, безжалостно калечащее железо, увязшее вживом организме, — теперь больше напоминал ледяную сосульку, зажатую вогромном крестьянском кулаке.

— Темерияаааа! За короля, ребяты! Бей Черных!

Но ландскнехтам тоже было нелегко. «Альба» не давала себяразорвать, мечи и топоры вздымались и падали, рубили, кололи, резали, и каждогосваленного с седла конника пехота оплачивала немалой кровью.

Оберштер Эггебрахт, которого ткнули в щель между пластинамилат острым, тонким как шило наконечником пики, закричал, покачнулся в седле.Прежде чем ему успели прийти на помощь, страшный удар боевого топора смел его сконя. Пехота сомкнулась над ним.

Штандарт с черным алерионом с золотым перисониумом[50] нагруди покачнулся и упал. Латники, а среди них и младший лейтенант Девлин аэпМеара, кинулись в ту сторону, рубя, топча, вереща.

«Хотел бы я знать, — подумал Девлин аэп Меара,выдергивая меч из разрубленного капалина и черепа темерскоголандскнехта, — хотел бы я знать, — подумал он, широким ударом отбиваянацеленный в него зубчатый наконечник гизармы, — хотел бы я знать, зачемвсе это. Почему все это. И из-за кого все это».

* * *

— Эээ… И тогда собрался совет великих мэтресс… НашихПочтенных Матерей… Э… Память о которых вечно будет жить в наших сердцах… Ибо…Э… Мэтрессы из Первой Ложи… установили… Ээээ… Установили…

— Адептка Абонда. Ты не готова. Оценка —неудовлетворительная. Садись.

— Но я учила, правда учила…

— Садись.

— На кой ляд нам изучать такие древности? —забурчала Абонда, садясь. — Кого это сегодня интересует? Кому это сегоднянужно?.. И какая от этого польза…

— Тише! Адептка Нимуэ!

— Я здесь, госпожа магистр.