Когда он прикоснулся, она резко вскочила, перевернула кубок— к счастью, пустой. Хотела схватиться за меч, но тут же успокоилась. Онасидела в трактире «У черной кошки» и, видимо, уснула, задремала за столом.Рука, коснувшаяся ее волос, была рукой полной хозяйки. Цири терпеть не моглатаких фамильярностей, но женщина прямо-таки излучала расположение и доброту, закоторые нельзя было отплатить грубостью. Цири позволила гладить себя по голове,улыбаясь, слушала мелодичную, позванивающую речь. Она была утомлена.

— Мне надо ехать, — сказала она наконец.

Женщина улыбнулась, певуче зазвенела. «Какполучается, — подумала Цири, — что во всех мирах, местах и временах,на всех языках и наречиях единственно это слово всегда звучит понятно? И всегдапохоже?»

— Да, к маме. Моя мама ждет меня.

Трактирщица проводила ее во двор. Прежде чем Цири оказаласьв седле, женщина вдруг крепко обняла ее, прижала к пышному бюсту.

— До свидания. Благодарю за прием. Вперед, Кэльпи!

Она направилась прямо на дугообразный мост над спокойнойрекой. Когда подковы кобылы зазвенели по камням, она оглянулась. Женщина всееще стояла перед трактиром.

Концентрация. Кулаки к вискам. В ушах шум, как изнутриморской раковины. И неожиданно мягкое и черное ничто.

— Bonne Chanse, ma fillei[41] — крикнула ей вследТереза Ляпен, трактирщица из постоялого двора «Au chat noir»[42] в Пон-сюр-Жонну тракта, ведущего из Мелуна в Оксерр. — Удачи в пути!

* * *

Концентрация, кулаки у висков. В ушах шум, словно изнутриморской раковины. Вспышка. И неожиданно мягкое и черное ничто.

Место. Озеро. Остров. Башня. Луна, словно талер,перерубленный пополам, его блеск отражается в воде светлой дорожкой. На дорожкелодка, в лодке мужчина с удочкой…

На террасе… Две женщины?

* * *

Кондвирамурса не выдержала, взволнованно крикнула и тут жеприкрыла рот рукой. Король-Рыбак с плеском упустил якорь, ворчливо выругался,потом раскрыл рот, да так и замер. Нимуэ даже не дрогнула.

Прочерченная лунной дорожкой гладь озера задрожала ипокрылась рябью, как под ударом ветра. Ночной воздух над зеркалом вод лопнул —так лопается разбитый витраж. Из трещины появилась вороная лошадь. На ней — всадница.

Нимуэ спокойно протянула руку, произнесла заклинание.Висящий на стояке гобелен неожиданно разгорелся, расцвел феерией разноцветныхогоньков. Огоньки отразились в овале зеркала, заплясали, заклубились в стекле,как цветные пчелы, и неожиданно выплыли радужным призраком, расширяющейсялентой, от которой стало светло как днем.

Вороная кобыла поднялась на дыбы, дико заржала. Нимуэ резкоразвела руки, выкрикнула формулу. Кондвирамурса, видя возникающее в воздухе иувеличивающееся изображение, сконцентрировалась сильнее. Изображение тут женабрало резкость. Вырисовался портал. Ворота, за которыми возникло…

… плоскогорье, усеянное остатками кораблей. Замок, приникшийк острым скалам обрыва и возвышающийся над черным зеркалом горного озера…

— Сюда! — пронзительно крикнула Нимуэ. — Вотдорога, по которой ты должна идти! Цири, дочь Паветты! Войди в портал, ступайпутем, ведущим на встречу с Предназначением! Да замкнется кольцо времен! Дапогрузит змей Уроборос зубы свои в хвост свой!

— Прекрати блуждания! Спеши, спеши на помощь близким!Это верный путь, ведьмачка!

Кобыла заржала снова, снова принялась месить копытамивоздух. Девушка в седле крутила головой, глядя то на Нимуэ, то на изображение,порожденное гобеленом и зеркалом. Откинула волосы, и Кондвирамурса увидела унее на щеке безобразный шрам.

— Доверься мне, Цири! — крикнула Нимуэ. —Ведь ты меня знаешь! Ты уже однажды видела меня!

— Я помню, — услышала она. — Верю. Благодарю.

Они видели, как подстегнутая поводьями кобыла легкимтанцующим шагом вбежала в свет портала. Прежде чем изображение затуманилось ирасплылось, они увидели, как пепельноволосая девушка машет им рукой,обернувшись в седле.

Потом все исчезло. Поверхность озера успокоилась,разгладилась лунная дорожка.

Было так тихо, что казалось, будто они слышат хриплоедыхание Короля-Рыбака.

Сдерживая навертывающиеся слезы, Кондвирамурса крепко обнялаНимуэ. Она чувствовала, как дрожит миниатюрная чародейка. Так, обнявшись, онисидели какое-то время. Молчали. Потом обе повернулись туда, где исчезли ВратаМиров.

— Удачи тебе, ведьмачка! — воскликнули они вунисон. — Удачи тебе на пути!

Неподалеку от того луга, места той жестокой сечи, в коей,почитай, вся сила Севера сошлась со всей мощью нильфгаардской, стояли ранее дварыбацких поселения: Старые Жопки и Бренна. Однако ж поелику к тому часу Бреннабыла уже пожжена дотла, то говорили поначалу о Битве под Старыми Жопками.Теперь же говорят не иначе как «Битва под Бренной», и тому есть две причины.Primo, отстроенная Бренна стала ноне большим и цветущим поселением, а СтарыеЖопки многие лета не заселялись и след по ним простыл, зарос крапивой, пыреем илопухами. Secundo, как-то не личило такое название великим достопамятным итрагическим боям. Да и верно, как же так: баталия, в которой тридесять с лишкомтысяч бойцов полегло, — и вдруг мало что Жопки, так еще и Старые?

Так и вышло, что во всей исторической и военной литературепринято стало писать о Битве под Бренной, как у нас, так и в нильфгаардскихисточниках, коих, к слову сказать, гораздо боле, чем нежели наших.

(Достопочтенный Ярре-старший из Элландера. Annales seuCronicae Incliti Regni Temeriae)

— Кадет Фиц-Остерлен — оценка неудовлетворительная.Садитесь. Хочу обратить ваше внимание, господин кадет, на то, что отсутствиезнаний о знаменитых и важных битвах в истории своей родины в принципенедостойно любого патриота и доброго гражданина, а для будущего офицера —попросту скандально! Позволю себе сделать еще одно небольшое замечание. За вседвенадцать лет, кои я преподаю в этом училище, я не припомню ни одного экзаменана офицерское звание, на котором не был бы задан вопрос о Битве под Бренной.Посему невежество в этом вопросе практически перечеркивает шансы на карьеру вармии. Впрочем, коли вы барон, так вам вовсе не обязательно быть офицером:можно испробовать свои силы в политике. Либо дипломатии. Чего от всей души вами желаю, кадет Фиц-Остерлен. А мы, господа, возвратимся под Бренну. КадетПутткаммер!

— Я!