Женщины стояли молча, не шевелясь. Не пикнула дажетринадцатилетняя внучка. Все знали: Кугу Юмо примет жертву и прикажет Ведь-Аве,Матери Вод, вновь наполнить рыбой реку… а лесной хозяйке – вернуть назадоткочевавшую дичь. Примет он и капельки крови, оставшиеся на ноже. И у каждойженщины родятся крепкие, здоровые дети…

Наполнив корзину, кугыжа так же молча повернулся и вышел водвор. Оставил свою ношу у забора и зашагал к следующему дому, чтобы вновьстукнуть в дверь рукояткой ножа:

– Кто там?

– А кого ждут?

– Ждут небесного хозяина Кугу Юмо…

Утро было холодное – надвигавшаяся осень расчёсывала в лесубелую гриву тумана, и Даждьбог не торопился смахивать её огненным крылом.Воины, поднятые ни свет ни заря, зевали, кутались в плащи, раскладывали бледносветившиеся костерки.

К Чуриле, гревшемуся у огня, подошёл Ратибор. Боярин тащил ссобой отрока, пойманного при попытке улизнуть в Падь. Парень плелся за ним,согнувшись в дугу, краснее рака: жёсткие пальцы боярина намертво зажали егоухо.

– Вот, – сказал Ратибор, толкая его вперёд. –Не указ тебе, сосунку, слово княжеское, так и ступай отцу-матери помогатьрепище вскапывать… Не по коню корм, коли слушаться не умеешь!

– Да я… – начал было отрок. Но посмотрел на ЧурилуМстиславича и умолк. Ослушания князь не терпел. Мог есть из одной чашки с самымпоследним челядинцем. А мог и боярина, невзирая ни на лета, ни на седые кудри,одними глазами пригвоздить к лавке. С него станется. Прогонит из дружиннойизбы. А там хоть удавись…

Отрок угрюмо молчал, голова опускалась всё ниже.

– Думай впредь, возгря, – сказал емуЧурила. – Ныне пропади с глаз!

Парень исчез.

Неподалёку сидел Радогость с сынишкой Светозаром иМилонегой. Милонега уже попривыкла быть женой этому залётному орлу. Уже безстраха думала о том, как войдёт в его дом, как примут её две старшие боярскиежёны… Она держала Радогостя за руку, что-то тихо рассказывая. Радогость вдругспросил:

– И тебя тоже кололи?

Одноглазый воин был не менее любопытен, чем юный отрок.

Потом люди оживились, и Чурила разглядел деда Патраша,пробиравшегося к нему сквозь поредевший, пронизанный солнцем туман.

Подойдя, кугыжа опустил к ногам князя мешок, в которомнедовольно завозилось что-то живое. Чуть помедлил – и протянул жертвенный нож.

– Не оставь, батюшка князь, – проговорилон. – Сделай, как обещал…

– Обещал, так и сделаю, – проворчал Чурила, –ты повтори лучше, дед, о чём Бога твоего просить.

Лют подвёл ему Соколика и подал мешок. В мешке трепыхалсятяжёлый, откормленный гусь.

– Люди твои, господине, пускай идут к нам, –поклонился старейшина. – Пировать ждём…

Князь кивнул и толкнул пяткой коня.

Священную рощу невозможно было спутать ни с чем иным… Плечомк плечу стояли здесь великаны-дубы, подпиравшие кронами утреннее небо. Звенел вногах у исполинов младенец-ручей, пробиравшийся из рощи к реке…

Под самыми дубами было тихо и страшно. Люту сразупримерещился чужой, неподвижный взгляд оттуда, из-под склонившихся к тропинкеветвей… Знать, и впрямь не на шутку гневался здешний хозяин. Лют струсил неменьше, чем его конь, когда с деревьев вдруг шумно снялась целая стая ворон.

Большие птицы, угольные на розовом небе, закружились надвершинками, хрипло и недобро крича.

Лют не выдержал:

– Бранятся, княже… не к добру.

Чурила глянул через плечо. Лют ожидал, что князь посмеётся,а то и побранит, но ему, как видно, тоже было не по себе. Он отозвался коротко:

– Слышу.

И поехал дальше, не останавливаясь. Отрок последовал за ним,посмотрев напоследок на Даждьбога, неторопливо вплывавшего в небо. Не выдай,дедушка! Не отдай нечисти лесной, мерянскому Богу… Пальцы Люта сами собойнашарили у ремня материн подарок – короткозубый железный гребешок с ушком дляпривешивания. С гребешка на витых цепочках свешивались обереги. Ложечка, ключики крохотный меч – для сытости, богатства и ратного счастья. И сбоку, длядоброго пути, малюсенький конёк…

Посреди священного леса деревья неожиданно расступились,давая место одному-единственному могучему старцу, накрывшему исполинской теньюговорливый источник. Этот дуб был далеко не так высок, как тот, что смотрел схолма на родной Кременец. Но зато обхватить его ствол не сумели бы ни Лют, ниЧурила, ни оба вместе. Добрый десяток людей потребовался бы для такого объятия.Дуб наверняка помнил, как летели с небес на землю наковальня и клещи,сброшенные оттуда для людей благодетелем Сварогом… Должно быть, тогда же чья-тобезвестная рука придала растрескавшейся коре подобие человеческих черт. Замножество лет лик Божества оплыл и исказился, но был ещё различим.

– Ну, здравствуй, Кугу Юмо, мерянский Бог, –сказал ему Чурила. Обычно меряне не пускали в рощу чужих, и Чурила, уважавшийобычай лесного народа, стоял перед идолом впервые. Он слез с Соколика, извлёкиз мешка яростно зашипевшего гуся, взял нож и один вступил в ограду извкопанных в землю кольев. – Кугу Юмо! – сказал он громко, остановившисьнад глубокой ямой, выложенной камнями. – Не я кладу тебе требу. Я – князьсловенский, мои Боги – Род да Рожницы, Даждьбог да Ярила, Стрибог да Перун! Нея тебе молюсь, но меря, под моей рукой сущая в Беличьей Пади… Нынче в твоючесть устраивают они пир, а тебе шлют этого гуся. Смени, мерянский Бог, гнев намилость! Пошли им приплода и дичи, а если чем тебя и прогневали, не сердись,будет уж…

Кугу Юмо выслушал его молча. Вороны всё так же вились надголовой, нетерпеливо и жадно крича. Было слышно, как поскрипывали в полёте ихжёсткие перья.

Вернувшись с дружиной из лесу, Чурила Мстиславич сразу жепонял – стряслось неладное. Намётанный глаз не приметил той суеты, что всегдасопровождала приготовления к пиру. Никто не вышел встретить его и спросить, какприняло жертву грозное Божество… Только вокруг дома кугыжи гудела встревоженнаятолпа.

– Что такое? – спросил князь с коня.

Перед входом в кудо лежала на земле большая лосиха. Шерстьеё свалялась, отощалая шея была беспомощно вытянута. Загнанное животное рухнулотам, где его оставили последние силы. Добрые глаза, медленно потухая, сукоризной глядели на князя. Возле мягких ноздрей взлетали и опадали фонтанчикипыли. Двое охотников ощупывали и гладили лосиху, негромко обсуждая, могла лиона выжить. Неподалёку лежало седло.

– Где старейшина? – спросил Чурила. Ему указали надом. Он спешился и вошёл.

– Беда… – донесся из-за очага дребезжащий голоскугыжи. – Враги, господине…

Чурила наконец разглядел на лавке старейшину и с ним околодесятка лучших бельчан. И ещё – двоих подростков, парня лет тринадцати идевочку года на два постарше. Князь знал в лицо всех бельчан, эти были чужие.Они сидели рядом со стариком, грязные, оборванные, измученные. У мальчишки ковсему прочему была перевязана голова. Девочка всё жалась к нему, видно,привыкла за несколько последних дней видеть в нём единственного защитника…