Датчане замешкались… Их луки, у кого были, выстрелили толькооднажды, в упор. Разом покатилось по земле два всадника, но решить дела это ужене смогло.

И началось побоище! Злобные кони лягали пеших врагов, свизгом хватали их зубами… Безжалостно трудились мечи седоков. Людота коваль –горело на каждом. Халльгрим впервые видел конунга в деле. И краем глаза следилза тем, как дрался кременецкий вождь.

И всё меньше жалел, что назвался когда-то его человеком…

Ибо Чурила Мстиславич оказался страшен в бою до того, чтохуже уже и не придумаешь. Верно пущенное копьё сбило с него островерхий шлем,залив брызнувшей кровью половину лица. Но ему, казалось, всё было едино –ощерясь, перекошенный от ярости, крушил он всякого, до кого мог дотянуться сседла, а руки у князя были ох и длинные…

Вот и пал под Азаматом пронзённый копьями конь. Оглушённый,скатился с него барсучанин – прямо в ноги датскому вождю, тому самому, с чёрнымтопором. Вождь был одним из немногих, носивших кольчугу.

Халльгрим устремился на помощь, бешено прорубая себе путь иуже чувствуя, что не успеет. И точно. Вот уже взвилась датская секира… но тутна вражеского хёвдинга, что-то крича, бесстрашно бросился Чекленер. Он успелткнуть убийцу брата копьём в бедро. Видно, сообразил, что кольчуги не пробьёт,не хватит силёнок. Огромный викинг отмахнулся от него, как от мухи. Мальчишкасо змеиной ловкостью ушёл от удара, но чёрный топор снова взмыл над егоголовой, и отправиться бы Чекленеру следом за братом, не заслони его ТоргейрЛевша. Молодой херсир отвёл от него смерть, подставив окованный край щита. Егособственный меч располосовал кожаную куртку юта и с треском, с искрами прошёлсяпо кольчуге. Датчанин зарычал от боли и отскочил, но тут же снова прыгнулвперёд.

И не выдержала, подвела сына Гудмунда покалеченная рука,державшая щит… Халльгрим понял, что Торгейр сейчас упадёт, ещё раньше, чемдатский хёвдинг опустил на него свой топор. Левша рухнул без звука. Тяжёлыйудар пришёлся ему в грудь.

Десяток датчан, не меньше, кинулись добивать. Но надТоргейром молча и непреклонно встал Видга.

Халльгрим сам растил его воином, но такой прыти не ждал отсына даже он. Ют взмахнул топором, и у Халльгрима остановилось сердце, потомучто Видга не отскочил ни вправо, ни влево… Сорванец шёл на верную смерть.Удара, рушившегося ему на голову, не выдержала бы каменная скала.

Халльгрим понял, что задумал его сумасшедший сын, когда тот,пригибаясь, вдруг метнулся вперёд, под самую руку, со свистом опускавшую нанего топор… и всем телом вогнал меч во вражескую кольчугу, туда, где болталосьнесколько разрубленных звеньев.

Меч Видги, сделанный где-то далеко на Востоке, имел острыйконец вместо обыкновенного круглого. Внук Ворона всё собирался исправить этотизъян, да было недосуг…

Такой великой сечи Барсучий Лес ни разу не видал ни допрежьтого дня, ни потом… Только старые деды рассказывали любопытным внучатам о том,как сошлись в небе над селением две чёрные тучи – одна с полуночи, другая сзаката. Как сшиблись, роняя на землю громовые стрелы; как шёл над БарсучьимЛесом невиданный кровавый дождь…

Гибель вождя заметно поколебала датчан. Бились онипо-прежнему стойко, но теперь это было мужество обречённых. Они ещё попыталисьпробиться к реке, к своему кораблю. Но Чурила загородил им дорогу.

Насмотревшись на конунговых людей, Халльгрим уже решил было,что пешего боя здесь не любили. Но потом увидел поблизости кривошеего Вестейнаярла и понял, что ошибся. Вышата Добрынич пошёл в бой, как хаживали славныещуры – пешком, с грозным мечом в деснице и добротным дубовым щитом – в шуйце!Князь колодезников сын мог сажать на-конь безусых юнцов, не понимавшихдедовского, прадедовского ума, не дороживших обычаем… Что будет, когдаповзрослеют? Не мальчишке-князю учить уму-разуму боярина Вышату. Свой есть!

Любо-дорого было смотреть, как рубился старый боец. Неутратили зоркости его глаза, не потеряли резвости ноги, не ослабела рука! Аесли после боя ему и придётся отдыхать чуть дольше других, что за беда!

Вот встал перед ним высокий датчанин… Викинг оказался моложебоярина и проворней и успел оцарапать на нём кольчугу. Но следующий удар Вышатапринял крестовиной меча. Легко отшвырнул замахивавшуюся руку… И ют свалился,только и успев что закричать. А боярин шагнул себе дальше, посвечиваяостроконечным шлемом и словно бы спрашивая: ну, кто там ещё?.. Блестела, дрожав ухе, золотая с камушком серьга. Дорогим огнём горела на шее кручёная гривна,посылая свой безмолвный вызов врагу: а ну, попробуй-ка, отними!

А Ратибор с Радогостем, те сражались верхами – как князь.Детской игрушкой вертелась над головой Ратибора булава, увенчанная острымимедными шишками. Неторопливо и с треском падала она на крепкие шлемы датчан. АРадогость – у того свистел и мелькал в руке гибкий изогнутый клинок, проворныйи тонкий, как и сам одноглазый ярл… Казался он легче и безобидней меча, но ктопопадал под его удар – недолго радовался, что ушёл от булавы толстяка…

И не мудрено: потеряв вождя, юты очень скоро потеряли ипревосходство в числе. Барсучане, убежавшие в лес, вернулись обратно. Вместе сЧурилой и халейгами они насели на врагов так, что те сперва дрогнули, а потомначали отступать. Огрызаясь и падая, юты пятились всё дальше и уже понимали,что не только не выиграют боя, но и не уйдут из Барсучьего Леса живыми…

Словене, Халльгрим и меряне неумолимо гнали их всех в одноместо. К пустому, уже разграбленному дому кугыжи, сиротски стоявшему сраспахнутой дверью. В этом доме, откуда они совсем недавно таскали на корабльдобро, датским викингам теперь предстояло принять свой последний бой. Иумереть, сражаясь спиной к стене.

Ненадолго отбросив от себя нападавших, один за другимскрылись они в покинутом кудо и захлопнули перед носом преследователей тяжёлуюдверь. Некоторое время из-за неё доносилась какая-то возня, потом стало тихо.

Бой был окончен.

Халльгрим снял с головы шлем и вытер мокрое лицо.

– Я предложил бы им выйти и завершить дело,конунг, – сказал он Чуриле. – А не выйдут, можно зажечь дом.

Чурила всё ещё сидел на коне, только меч в неутомимой рукесмотрел теперь вниз. С конца меча, густея, падали в траву тёмные капли.Кольчуга князя казалась ржавой от крови. Раны наверняка заставляли егострадать, но железные глаза смотрели по-прежнему свирепо и зорко. ВоронойСоколик изгибал крутую шею, гордясь то ли самим собой, то ли седоком.

– Нечего предлагать! – сказал князь хрипло. –Зажигайте дом! А кто выскочит – рубить!

В это время юты попытались разобрать крышу, чтобы выпуститьво врага последний десяток стрел. Но едва зашевелилось бурое корьё, какнесколько мерянских охотников, за сто шагов сбивавших с дерева белку, вскинуликороткие луки. Зазубренные стрелы впились в кровлю и исчезли. Было слышно, каквнутри свалилось что-то тяжёлое.