– Иди-ка сюда, сынок, – сказал он, подхватываяхазарчонка и усаживая к себе на коня. – Два ока у нас на двоих, я ли да затобой не присмотрю…

Крикнув князю, что догонит, он пропустил ехавших инаправился к мальчишкам, любопытно выглядывавшим из-за заборов.

– За что били, мелюзга? – спросилРадогость. – Ну?

– Он хазарчонок! – радостно сообщил ему парнишкапобойчее. – У него отец хазарин!

Малыш так и рванулся из рук у боярина, но Радогость непустил, и тогда он прижался к нему и затих – только злые слёзы впитывались вдорогой плащ.

Лют покосился на пыльную чёрную головёнку. Верить нехотелось.

– Какой ещё хазарин? – спросил Радогость спокойно.

– Его мать хазары украли! – наперебой затрещалимальчишки. Осмелев, они один за другим перелезали через косые жерди. – Онапотом от них убежала! Вот! А он родился! А отца у него нет!

Лют задохнулся от ярости. Молча схватил из-за сапога плеть ипогнал завизжавшую ватагу – кого куда… Остановился с трудом. И вернулся кбоярину, который как раз спрашивал малыша, в каком дворе найти его мать.

Они с Лютом нагнали дружину около полудня, когда терасполагались на отдых. Между двумя боевыми конями весело бежал третий. В седленеумело сидела молодая, очень красивая женщина, одетая по-славянски. Её ноги вразбитых лаптях всё выскакивали из посеребрённых стремян.

– Жена моя, – представил её Радогость, снимая сседла. – А звать её… Тебя как звать-то?

Воины дружно захохотали.

– Жена!

– Что веселитесь! – расправляя грудь, осадил ихбоярин. Единственный глаз его светился задором. – Сказал жена, значит,жена! – Он поставил свою новую суженую рядом с собой, крепко обнял. –А что? Нехороша?

С другой стороны за боярскую штанину двумя руками держалсяхазарчонок.

Торгейр Гудмундссон смотрел на гардского ярла, задумчивопощипывая бороду. Думалось ему про ту вышивальщицу, которая почему-топовадилась сниться ему чуть не каждую ночь…

…С паршивой овцы – хоть шерсти клок.

Беличья Падь была, наверное, настолько же меньше МедвежьегоУгла, насколько сама белка была меньше медведя. Всего три дома, поставленныхбез большого порядка и давно потемневших от времени, смотрелись с крутогоберега в чистые воды речушки. Рассказывали, будто Беличью Падь основалиохотники, когда-то давно забредшие в эти места и увидевшие здесь несметноеколичество белок, переправлявшихся с берега на берег. Добытую рухлядь охотникиедва дотащили до дому. А позже вернулись к памятному месту – и поселились, натот случай, если белки придут ещё раз.

Однако нашествие не повторялось, и нынче Падь жила совсемнебогато. Чурила никогда не задерживался здесь подолгу. Большой дани здесьвзять было нельзя, но зато кугыжа каждый год устраивал ему охоту.

В Беличьей Пади, как и в Медвежьем Углу, о приближении данщиковузнали заранее. Быстрые молодые охотники на выносливых верховых лосяхпроследили за ними издалека и вернулись незамеченными, опередив словен нанесколько дней.

Когда же кременецкие показались возле селения, встречатьвышла вся Падь с кугыжей во главе. Вещь небывалая – побросав дела, мерянесобрались между лесом и репищами. Смотрели на подъезжавших с тревогой истрахом.

Вышата Добрынич немедля сдвинул суровые брови:

– Небось дани давать не хотят…

Чурила без лишних слов направил Соколика прямо к толпе.

Навстречу уже ковылял дряхлый седой кугыжа, настолькостарый, что текучее время с некоторых пор перестало накладывать на него своиотметины. Чурила помнил его точно таким же и три, и пять, и все десять лет томуназад.

– Будь здоров, дед Патраш! – не чинясь, первымпоприветствовал он старика. – Чем порадуешь, старинушка?

Кугыжа, кряхтя, согнул перед ним закостенелую спину.

– И ты здравствуй, господине, батюшка князь.

Соколик тоже узнал старца и ткнулся к нему в руки запривычным угощением. Но дед вдруг повалился на колени, и конь от неожиданностизаплясал, вздёргивая головой.

– Смилосердствуйся, батюшка, – щурясь на князяпротив света, жалобно задребезжал старый мерянин. – Руби мне глупуюголову… только детей моих припаса на зиму не лишай… не вели казнить, нету у насдля тебя дани.

– А врёшь, старый лис, – сказал, подъехав, бояринВышата. – Не верь, князь, я его знаю, хитрого! Сам посмотрю, много линапрятал! И где!

Бельчанская дань обыкновенно шла ему и его молодцам. Вышата,сам когда-то тянувшийся в князья, посейчас держал малую дружину, правда, нерешаясь пока что проситься у Чурилы по отдельную дань и полюдье. Он был готовхоть сейчас начать шарить по мерянским сундукам, но князь остановил:

– Погоди, Добрынич. Успеется… – Он сурово гляделна униженно молчавшего старика. – А ты, дед, давай сказывай толком.Опередили меня? Кто? Булгары?

Соколик перебирал сильными ногами и фыркал, обнюхиваякугыжу.

– Кугу Юмо гневается на мой род… – зашамкал старыйПатраш. – Небесный огонь поджёг лес, дичь ушла… лучшие ловища сгорели,господине! Мать Вод разогнала в море всю рыбу…

Вышата, не жаловавший мерян, только поморщился: Патраш, каки всё это племя, называл морем свою речку – курице перелететь. А старикпродолжал:

– Не погуби, княже… не отними последнего… Кто тебя набудущее лето охотиться-то поведёт…

– Небось все не перемрёте! – вовсе вскипел былобоярин Вышата. Но под взглядом князя умолк, не договорив. Забыл, увлёкшись,каково перечить колодезникову сыну. Ишь зыркнул-то бледными глазищами… чтооплевал! Так бы был добр с верным боярином, как с чужаками! Дождёшься от него…

Тут со стороны толпы долетел негромкий металлический шум.Это бельчане, следуя примеру кугыжи, кланялись князю: помилуй! И не толькоженщины, чьи привески на косах и груди подавали свой голос, но и суровыеохотники, меченные когтями зверей…

Чурила про себя отметил лишь одного молодого мужчину,одетого богаче многих. Этот парень поглядывал вокруг так, словно общая беда егоне касалась. Мысленно Чурила завязал себе узелок. И обратился к кугыже:

– Вставай, дед… так и быть, на сей раз прощу.

Старец, постанывая, поднялся и потянулся к стремениперепачканной в земле бородой – поцеловать сапог. Толпа мерян негромкозашумела. Призрак голодной зимы отодвинулся, растаял. А будущее лето наступитещё не скоро.

– Однако ты, дед, помни, в срок всё спрошу, –сказал Чурила. – А чтобы ты, старый, не запамятовал, возьму у тебя к себестаршего внука…

– Всё будет, как скажешь, – захлопотал старыйПатраш. – Только нынешний день не сердись на нас, непутёвых…