Что делать мерянину? На западе, на далёкой прародине, шласвоя, уже незнакомая жизнь. Да и дороги туда были давным-давно заваленыбуреломом, замыты реками, истёрты из памяти. Ныне с той стороны широкимвесенним разливом надвигались на мерю словене. Надвигались и по пути рубили поречным берегам крепкие города, распахивали поля, схватывались с булгарами из-задани. У них ведь тоже имелись князья и дружины, которые надо было кормить.Словене рассказывали, что там, на западе, стояли могучие города, на страх и науважение соседям. А с юга подходили кривичи, воинственные, сильные братьясловен…

Те и другие не чурались мерян, хотя и говорили и веровалисовсем иначе. Селились с мерянами бок о бок, брали девушек в жёны, отдавали замолодых охотников своих дочерей. В иных местах жили через избу.

Таков был и Медвежий Угол, стоявший глубоко в лесу, наберегу извилистой речки.

Исстари повелось между Круглицей и Кременцом: круглицкиекнязья ходили за данью на север и запад, кременецкие – на юг и восток. ВМедвежьем Углу князей Мстислава и Чурилу знали хорошо. Даже слишком. Грозныебыли князья: не дашь оговорённого, возьмут сами, и уже не по уроку, а сколькопожелают… И отойти бы от них – да боязно! Тут же попадёшь под булгар. А под кемлучше? Эти хоть зря не обидят, да и людям своим не дадут особенно озоровать…

Приехал Чурила Мстиславич, и в Медвежьем Углу собрали пир.Старейшина-кугыжа сидел против князя одетый в свой лучший наряд: расшитыебусами сапоги, полотняные штаны, синий кафтан. На литом серебряном поясе виселбогатый меч. Перед пиром он сам повёл словенского вождя в просторный сарай –показывать дань. Вышата Добрынич и Радогость с Ратибором долго щупали связкигорностаевых, лисьих, бобровых, соболиных, куничьих мехов. Считали кадушки смёдом, ягодами, рыбой. Взвешивали на ладонях серебряные подвески и перстни,таявшие в собственном мягком мерцании, – дело рук славных мерянскихумельцев.

– Я налегке нынче, – сказал старейшинекнязь. – Новой дани ищу. Обратно поеду, заберу, телеги приготовь…

Его-то пушистая рухлядь занимала не сильно. Опытный кугыжа иэто давно уже намотал себе на длинные седые усы. В самом начале пира он поднёскнязю добрый охотничий лук, колчан со стрелами-срезнями, показал кувыркавшихсяв лукошке щенят.

Чурила подарки принял и заметно подобрел, а кугыжа перевелдух, украдкой погладив у пояса уточку-оберег. Кажется, на сей раз по ключницамшарить не станут…

Слегка встревожили старейшину только урмане. В МедвежьемУглу про этот народ слыхали раньше только из десятых уст. Знали их как лихихкорабельщиков и купцов, не стеснявшихся при случае пустить в ход мечи. Старыйкугыжа долго не решался спросить князя, но наконец осмелел:

– Господине, что за новые люди у тебя?

Чурила, допивавший из обложенного серебром рога, отозвалсяне сразу.

– Прибыль у меня в дружине, дед… Говорил же тебе, чтодань новую ищу. Подскажи лучше, где тут у вас побогаче живут?

Старейшина откинулся на лавке, кляня собственное любопытство.Язык – первый враг. Откусить бы его, пока он всю голову не уложил под топор. Нерасскажешь теперь про Барсучий Лес, вызнает сам, а после ещё спросит: что,смолчать хотел, поганка? А расскажешь, так, того и гляди, придут как-нибудьвечерком барсучане, да ведь и подступят: ты навел, старая овда? А вот мы тебяза это сейчас…

– Что молчишь? – подозрительно спросил бояринВышата. И наклонился к старейшине через стол: – Не хочешь князю отвечать?

Чурила как раз взял на колени щенят. Самый шустрый тут жецапнул его за палец, и князь, довольно улыбаясь, неожиданно заступился закугыжу:

– Будет, Добрынич. Не видишь, думает наш хозяин.Выбирает для нас дань получше…

Через несколько дней кугыжа понял, что полсотни прожорливыхмолодых парней никуда не уйдут из его Медвежьего Угла, пока он не выложит князювсего, что тот желал знать. Бедный старейшина провёл несколько бессонных ночей– но наконец сам принёс Чуриле густо исчерченный клок бересты.

– Вот, господине. Гляди…

Чурила взял бересту, разгладил её на колене. Кугыжа селрядом и грустно принялся объяснять:

– Ты ведь отсюда в Беличью Падь, княже, как всегда? Вотона здесь есть, гляди… От неё вниз по реке будут два селения, маленькое дабольшое. Большое зовётся – Барсучий Лес. Там уже близко Булга, гости ездят,торг большой бывает…

– А кто дань собирает? – спросил князь. – Илисами живут?

Кугыжа ответил:

– Булгары, господине. Хан Кубрат, что и нами раньшеволодел…

Чурила сунул бересту за сапог. И тут же обернулся к Люту,стоявшему у него за спиной:

– Зови бояр… да Виглавича с Годиновичем не забудь.Дружине скажи собираться, завтра дальше идём!

Перед отъездом Вышата Добрынич ещё раз напомнил кугыженасчёт телег, повторил обещание заглянуть на обратном пути. А когда князь сел вседло – отозвал деда в сторонку и сунул ему под нос ременную плеть:

– Видал? Вот троньте мне хоть шкурку…

Кугыжа молча отвернулся и, понурив седую голову, молча жеушёл в свою избу. Было ему не до глупого словенского боярина. Придут ведьбарсучане. Непременно придут… а у него, старого, пять душ внучат, мал маламеньше.

Конные воины уже поравнялись с последним домом в селении,когда из-за косого забора, прямо под копыта, выкатилась стайка мальчишек.Мелькали кулаки, летела из рубашонок пыль.

– Хазарчонок! – верещал десяток голосов. – Бейхазарчонка!

Увлечённые преследованием, они выскочили на дорогу, и туттолько, заприметив кугыжу словен, в испуге остановились, а потом бросились ктокуда.

Оставался на месте лишь один, тот, кого гоняла вся этаватага. Кудрявый черноголовый мальчишка лет шести, худенький и донельзягрязный, никуда не побежал, и князь, чтобы не затоптать его, поднял Соколика надыбы.

– Лют! – позвал он, указывая на малыша.

Вершники поворачивали коней, объезжая неожиданную помеху.Лют соскочил с седла, загораживая мальчишку от скакавших позади, и заорал нанего по-мерянски:

– А ну-ка проваливай! Нашёл мне, где играть!

Мальчишка поднял на него серые, неожиданные на смуглоймордочке, глаза – один уже закрылся, заплывший полновесным синяком, – ивдруг тонко и яростно крикнул по-словенски:

– Пусть топчут! Я хазарчонок!

Голосишко сорвался и смолк. Маленький задира глотал слёзы,но кулаков не разжимал.

Княжьи ехали мимо. На Люта смотрели равнодушно: этот всюдунайдёт, кому вытереть нос.

Остановился только боярин Радогость:

– Что тут ещё?

Лют объяснил, и суровый боец, к его удивлению, наклонился сседла.