Звали его в городе когда как: то князем, то воеводой. Нобольше всё-таки князем.

Ярлского звания он от Чурилы так и не принял, однако рядвоеводский с городом заключил. С обоими братьями и Торгейром пообещал вестисвоих людей, куда укажут ему Господин Кременец и князь Чурила Мстиславич.Поклялся в том на многолюдном вече – здешнем тинге, – обнажив оружие ипризвав в свидетели Асов… Поклялся и Чурила стоять за новый конец – положив, пообычаю, меч наземь и помянув грозных гардских Богов. И с того самого дняВиглафссоны и пришедшие с ними перестали быть в городе за гостей. Куда князь сдружиной, туда и они. На охоту так на охоту, на пир так на пир. А теперьХалльгрима вело к конунгу дело. Собирались ехать за данью.

Чурила жил по-прежнему в Старом дворе. Княгиня Добронега таки не приняла в своё сердце молодую невестку, не пожелала жить с ней однимдомом. Добро, сказал ей сын. Жену на порог не пускаешь, стало быть, и ко мне вгости ходить будешь… И более в хоромах не появлялся: разве что в гриднице, когдасобиралась дружина.

Халльгрим и Торгейр вошли во двор.

– Дома ли конунг? – спросил Виглафссонпо-словенски. Чурила оказался дома, и Халльгрим взошёл на крыльцо. Торгейростался снаружи, неторопливо прошёлся по двору. Княжьи готовились к походу. Чистилии точили оружие, осматривали сбрую и щиты. Кто мог справиться, стучал молоткомсам, другие шли на поклон к Людоте. Над крышей кузницы густым столбомподнимался дым.

Женатым воинам помогали сыновья. Проворные мальчишкизаплетали гривы коням, подносили крошечные заклепки для кольчуг, осторожно игордо протирали отцовские мечи…

Оружие, лошади и сбруя были не у всех. На многом красовалсякняжеский знак: прыгающая рысь. Это дал город. Дружина княжья, а князь –городской.

Торгейр прошёл дальше, завернул за угол дома. Здесь местобыло укромное, бревенчатые стены отдаляли шум и разговоры гридней, глушедолетал даже железный голос кузни, где в вихре искр молоты беседовали сметаллом… Было почти тихо. Торгейр огляделся. И глаза его пали на женщину,мирно сидевшую у стены хозяйственной клети, согретой послеполуденным солнцем.

На коленях у женщины стояла деревянная мисочка с чем-тоблестящим, руки были заняты работой. Торгейр присмотрелся и увидел мельчайшиеразноцветные бисеринки, ложившиеся на гладкую ткань.

– Ловко шьёшь, красавица, – похвалил Торгейрпо-словенски. Женщина только тут заметила загородившую солнце тень, торопливовстала, поклонилась:

– Прости, боярин…

Торгейр опустился рядом с ней на бревно. Рукодельницапонравилась ему. Наверняка не знатная жена, но и не служанка. Лицо у неё былонеобыкновенно нежное, совсем ещё юное, только большие глаза смотрели непо-девичьи печально. На чистом лбу лежал тёмно-красный платок, повязанныйнизко, по самые брови. Из-под платка на виски спускались широкие проволочныекольца, украшенные какими-то фигурками. Кольца показались ему слишком дешёвыми.

Торгейр долго наблюдал, как мелькали её ловкие пальцы.Уходить не хотелось, солнце так приятно грело больное плечо.

– Кику шьёшь? – спросил он погодя. – Кому?

Что не себе, было ясно. Женщина ответила, не поднимаяголовы:

– Княгине…

– Примерь, – сказал Торгейр. – Я погляжу.

Она покорно приложила кику к своей голове. Вспыхнули насвету невиданные стеклянные цветы: красота была редкая. Жёлтый бисер, Торгейрэто знал, привозили откуда-то с юга торговцы. А весь остальной делал здесь, вСтейннборге, княгинин Ульв трэль. Здорово делал. Недаром просили за него вБирке так дорого…

Тут из-за угла вывернулся мальчишка – крепенький, кудрявый,едва четырёх зим от роду. Бросился было к вышивальщице, но увидел херсира иостановился.

– Сын? – спросил Торгейр, невольно улыбнувшись.Она кивнула:

– Сын…

– Хороший мальчик, – похвалил викинг и поманилмалыша: – А ну поди-ка сюда…

Мальчишка нерешительно глянул на мать: слушаться ли чужогодядьки?

– Поди, поди, – закивала она строго, и он подошёл,глядя на бородатого урманина и опасливо, и лукаво. Торгейр, смеясь, подхватилего, посадил к себе на колено. Малыш сперва испуганно притих, точно взятый вруку птенец, потом осмелел, тронул у Торгейра на плече хитрую серебрянуюпряжку.

Мать глядела на них, не зная, что и сказать.

– Хороший сын, – повторил Торгейр. – Должнобыть, он родился от достойного отца. Я знаю его?

Женщина отвернула сразу затуманившееся лицо, опустила рукина колени.

– Не видишь разве вдовьего моего убора, боярин…

Мальчишка сполз у Торгейра с колен, подобрался к матери,стал гладить её по щеке. Торгейр попросил:

– Расскажи про мужа.

Мужа её звали Ждан… Ждан-гридень. Второго такого парня небыло во всём Кременце. В бою, говорили, себя забывал, не отставал от самогокнязя. Охотясь, с одним ножом шёл на медведя. А петь, плясать, на гудке гудеть,на гуслях играть… да что там! А уж как любил, как нежил свою Любомиру… и словтаких не сыскать, да и ни к чему. Всего-то и прожили – как одно ясное утропромелькнуло. Нынче одни гусли от него и остались, висят, осиротелые, настенке, молчат.

Как погиб? А как они гибнут, молодые, бесстрашные. Шёл зимойпо бережку речному, заснеженному… Глядь – ребята на льду лунки бьют.Круглицкие. Тут у одного под ногами лёд-то и затрещал. Водяной хозяин внизпотянул. Ждан к ним, малого за ворот, да и сам в воду обломился. Морозтрескучий стоял – пока нёс, обледенел… Тому ничего, а Ждан болеть начал.Глазами ослаб, а там и вовсе ослеп. На гуслях князю играл, когда прежниетоварищи сходились. Песни слагал – слёзы катились, кто слушал. А прошлым летомслёг, да так и не встал больше…

Торгейр спросил ещё:

– А что… отец, мать?

Отца-матери не было. Ни у неё, ни у Ждана. Не было и своегоугла – Ждан-гридень так и жил в дружинной избе, своего хозяйства не заводил.Так и вдову оставил – на князя. Тому что – двумя ртами больше, двумя меньше…Спасибо ему и княгине ласковой, не дали сгинуть.

Торгейр кивнул. Гарда-конунг был достойным вождём.

Потом он взялся за кошель и вынул горсть плоских рубленыхмонет. Бросил их Любомире на колени.

– Такую же мне вышьешь, – показал он накику. – А можешь если, так и лучше.

Она смотрела на него широко раскрытыми, удивлёнными глазами:

– Много больно, Годинович…

С другого двора слышался голос Халльгрима хёвдинга, порабыло идти. Торгейр сказал:

– Ничего. Ждану Ждановичу что-нибудь купишь.

Когда они с Халльгримом переправлялись через реку, Торгейрвдруг толкнул его под локоть. Халльгрим прищурился и увидел на берегу, нагородской стороне, своего сына.