А посему готовиться приходилось к реальной схватке за османское наследство и к невозможности реанимации «Крымской коалиции».

Вечером 10 (22) ноября спецпосланник правительства ее величества прибыл в Берлин, куда из своего провинциального уединения возвратился Бисмарк. В депеше Горчакову посол Убри описал беседу английского посланника с германским канцлером. Бисмарк разделял опасения Солсбери о том, что предстоящая конференция может окончиться неудачей. Но, по его мнению, это вовсе не означало, что возможные в последующем военные действия России против Турции сразу же затронут интересы Британской империи. Россия выступит всего лишь в роли исполнительницы решений Европы, и Германия ее не намерена оспаривать. Но если Россия овладеет Константинополем, беспокоился Солсбери, ведь тогда ее оттуда не выгонишь. На это Бисмарк заметил:

В своих комментариях «Таймс» не скрывала разочарования итогами англо-германских переговоров, отмечая, что «лорд Солсбери говорил очень сдержанно о намерениях» Германии. Газета явно выражала надежду на большее участие Берлина «на стороне мира», с целью давления на русских, что может предотвратить вооруженное вмешательство Англии в конфликт[602].

В Петербурге очень рассчитывали на то, что в Берлине Солсбери убедится в дружеских отношениях между германским и российским дворами. И Бисмарк вполне оправдал эти надежды.

24 ноября (6 декабря) 1876 г. германский канцлер выступил в рейхстаге по поводу обращенного к нему запроса о введении российским правительством нового порядка взимания ввозных таможенных пошлин золотом. Заявив, что Россия вправе изменять тариф по своему усмотрению, Бисмарк обрисовал ближайшую перспективу: если конференция сорвется, то Россия «выступит вперед одна», не требуя «от нас никакой услуги, а только нейтралитета, который вполне отвечает и собственным нашим интересам»[603].

Далее канцлер заговорил о том, что Германия должна щадить своих граждан и не ввязываться в политику, не касающуюся германских интересов. В Восточном же вопросе Германия — наименее заинтересованная держава. По мнению Бисмарка, именно в этом и состоял истинный смысл слов, сказанных им на одном из парламентских обедов: он не станет советовать своему императору активно вмешиваться в Восточный вопрос до тех пор, пока в нем не затронут интерес, «который стоил бы здоровых костей хотя бы одного померанского мушкетера»[604]. И вновь в Петербурге речь германского канцлера произвела самое благоприятное впечатление.

Император Александр и Горчаков выразили через посла в Берлине свою искреннюю благодарность Бисмарку. «Выслушав комплименты Убри, он сказал: “Хорошо, но теперь сделайте же что-нибудь для нашей торговли”, и пригрозил, что в случае упорства России в покровительственной системе Германия возвысит ввозные пошлины на русский хлеб». Ну, а далее разговор перешел к положению на Балканах.

В конце 1876 г. — начале 1877 г. Бисмарк неоднократно обсуждал эту тему с Убри. И всякий раз германский канцлер подчеркивал, что Россия может не сомневаться — в лице Германии она имеет надежного и верного союзника. Оперевшись на него, Россия сможет действовать более решительно, нежели это было в течение последних двадцати лет, прошедших после окончания Крымской войны.

Когда в конце декабря 1876 г. выяснилось, что Турция отвергает требования Константинопольской конференции и выбирает войну, Бисмарк весьма эмоционально обрисовал Убри перспективы развития событий:

При этом Бисмарк отметил весьма благоприятные внешнеполитические обстоятельства для броска России к Константинополю и проливам[606].

На одной из встреч с Убри Бисмарк даже заявил, что ему нечего более сообщить послу и он только хочет «просить у него инструкций» в зависимости от того, чего желает российское правительство: или оно намерено немедленно начать войну, или выиграть время и лучше к ней подготовиться, или же вовсе избежать войны. «Эти три исхода одинаково возможны, — рассуждал Бисмарк. Но он хотел бы знать, который из них наиболее отвечает видам русского двора, чтобы сообразовать с ним собственные поступки и расположить в его пользу общественное мнение Германии и Европы…»[607]. «…С лисьей хитростью и ловкостью Бисмарк шел к тому, — писал С. Д. Сказкин, — чтобы дипломатически создать своим “друзьям”, русским, легкую дорожку к Константинополю»[608].

Германский канцлер говорил Убри, что напрасно российская дипломатия так часто ссылается на Европу и ставит в зависимость от ее позиции свои отношения с Турцией: