Бисмарк был явно раздражен и попытался уклониться от ответа, но Вердер, понуждаемый Александром II, продолжал слать в Берлин телеграммы, вновь повторяя настойчивое желание царя получить ответ. В конце концов Александр II обратился к Бисмарку через Убри и попросил его высказать собственное мнение на полученное обращение. Германский канцлер уже «не мог долее уклоняться от ответа на этот нескромный вопрос» и 1 (13) октября в Варцине передал ответ через возвращавшегося в Петербург посла Г.-Л. Швейница. Позднее Бисмарк напишет:

Из ответа выходило, что Бисмарк допускал возможность драчки между Россией и Австро-Венгрией, однако он вовсе не был заинтересован, чтобы одна из них резко усилилась за счет другой. И прежде всего, он опасался, что Россия своей мощью раздавит нужную ему, хотя и очень непрочную, двуединую дунайскую монархию.

Пожалуй, только в одном случае Бисмарк мог бы сыграть не на стороне Австро-Венгрии и пожертвовать ее балканскими интересами — если Россия в приемлемой для него форме гарантировала бы Германии обладание Эльзасом и Лотарингией. Но такой размен был для германского канцлера весьма обременительным. Поэтому он всячески старался избежать его. Отсюда и рождалась мотивация его многочисленных намеков, заявлений и призывов, обращенных к российской стороне в период 1876-77 гг.: не ссорьтесь с Австро-Венгрией из-за Балкан и не заставляйте меня выбирать между Петербургом и Веной, удовлетворите балканские притязания Андраши и не забивайте себе голову этим романтическим славянофильским бредом; на Балканах у России есть только один вопрос, достойный ее национальных интересов, — проливы — вот им и занимайтесь; а как при этом нейтрализовать Англию — об этом давайте договариваться.

Таким образом, план Бисмарка «открыть свободный путь царю Александру» к Константинополю и проливам нацеливался еще и на нейтрализацию тех балканских усилий Петербурга, которые постоянно обостряли русско-австрийские отношения и подрывали столь необходимый ему «Союз трех императоров».

В одной из доверительных бесед германский канцлер откровенно заявил, что, в условиях разрастания кризиса на Балканах, «единственной выгодой» для Германии стала бы «русская гарантия Эльзаса», и «эту комбинацию мы могли бы использовать, чтобы еще раз совершенно разгромить Францию»[634]. Однако при той политике, которую проводил Петербург, уверенности в этом у Бисмарка не было. Тем не менее он намеревался осторожно прощупать почву — уж слишком соблазнительная открывалась перспектива.

О своей беседе с Бисмарком в Варцине Швейниц вспоминал так:

Однако перед самым отъездом в Россию Швейниц получил от императора Вильгельма одобренную Бисмарком пространную письменную инструкцию, «в которой он нашел запрещение давать какие-либо заверения, имеющие форму договора». Эту установку Швейниц понял широко, сочтя основной, и в беседе с Горчаковым не стал подробно излагать идеи Бисмарка, чем впоследствии разгневал его. Тем не менее он заявил российскому канцлеру, «что Германия охотно пошла бы на договор с целью гарантировать свои завоевания».

«Это принесло бы вам мало пользы, — услышал он в ответ от Горчакова. — В наше время трактаты имеют небольшую цену». — «Однако вы сами только что выражали сожаление, что мы не связаны с вами никаким договором», — ядовито парировал Швейниц.

«Мы ждали от вас больших вещей, — разочарованно ответил канцлер, — а вы привезли нам только то, что мы и так знали давно».

Однако основной источник разочарования Горчакова заключался все же в ином — в невнятном ответе Швейница на его прямой вопрос: «Чего вы потребуете от нас, если Турция развалится?»[636]. По мнению Сказкина, именно в этом вопросе и заключался основной смысл запроса российского императора: что потребует Германия за поддержку действий России на Балканах?[637]

Но поддержка-то эта была нужна Петербургу не для захвата Константинополя и проливов, а для давления на Вену и ограничения ее балканских притязаний. И здесь крайне важным становится другой эпизод.

За несколько дней до инструктажа Швейница в Варцине, 23 сентября (4 октября) 1876 г., в Берлин с тайной миссией от Андраши прибыл барон Мюнх. Основная цель миссии заключалась, по сути, в том же вопросе, с каким царь обратился к Бисмарку через Вердера. В более завуалированной форме, чем петербургский запрос, но Андраши попытался разузнать, окажет ли Германия безусловную поддержку Австро-Венгрии против русских намерений на Балканах. Барон сообщил канцлеру содержание письма Александра II к Францу-Иосифу, доставленное Сумароковым-Эльстоном, и проект ответа Андраши. Особый акцент Мюнх сделал на той большой опасности, которую будет представлять оккупация русскими войсками Болгарии.

Бисмарк попытался успокоить венский кабинет, заявив, что он не разделяет его опасений в отношении предложений царя. Пусть Россия занимает Болгарию, а Австро-Венгрия оккупирует Боснию и Герцеговину. Если же в Вене опасаются тайных замыслов Петербурга и захотят их упредить, то пусть попробуют подстраховаться, договорившись с Англией. Хотя, по мнению Бисмарка, для Вены этот вариант был бы весьма рискованным. В вопросе противодействия России на Балканах рассчитывать на Германию Австрии нечего. Самый лучший вариант для Вены — это непосредственно договориться с Петербургом. Бисмарк показал Мюнху телеграмму Вердера из российской столицы и заявил, что он вынужден отклонить просьбу Андраши по тем же причинам, по которым он отклонил просьбу Горчакова.