А потом он ушел. На мгновение они увидели его, бегущего мимовитрины в холодном белом свете неоновой рекламы «Schlitz», что горела надвходом в магазин, потом на другой стороне улицы взревел двигатель, и здоровякукатил в ночь. На седане. Больше они ничего определить не смогли, никомпанию-изготовителя, ни модель автомобиля. Как раз повалил снег.

– Слишком много за пиво, – заметил Значок.

– Пойди к холодильному шкафу и возьми бутылку, – предложилГарри Нейсон. – За счет заведения.

– Да? Ты уверен?

– Конечно, уверен. И ты тоже. – Он посмотрел на девушку. –Почему нет, мы застрахованы. – И он захохотал.

Когда полиция допрашивала его, он сказал, что никогда невидел этого грабителя. И только позже у него возникли сомнения. Вроде бы онвидел его прошлой осенью, в компании тощего недомерка с крысиным лицом, которыйпокупал вино и ругался.

Когда Блейз проснулся следующим утром, снега навалило чутьли не до свесов крыши лачуги, а огонь погас. Мочевой пузырь Блейза сжался, едваего ноги коснулись ледяного пола. На пятках он поспешил в ванную, морщась, прикаждом выдохе изо рта вырывалось облако белого пара. Моча секунд тридцатьвытекала под давлением по крутой дуге, и лишь потом ее напор спал. Блейзудовлетворенно вздохнул, стряхнул последние капли, пустил голубка.

За стенами дома ревел и буйствовал ветер. Сосны перед окномкухни гнулись и раскачивались. Блейзу они напоминали худых женщин на похоронах.

Он оделся, открыл дверь черного хода, добрался до поленницыпод южным свесом. Подъездную дорожку полностью замело. Видимость составлялапять футов, может, и меньше. Его это радовало. Ветер метнул пригоршню жесткогокрупяного снега ему в лицо. Его это радовало.

Отапливали лачугу тяжелыми дубовыми поленьями. Блейз набралогромную охапку, остановился в дверях только для того, чтобы стряхнуть снег сног. Разжег плиту, не снимая куртки. Потом налил воды в кофейник. Поставил настол две чашки.

Постоял, хмурясь. Что-то он забыл.

Деньги! Он забыл пересчитать деньги.

Двинулся в другую комнату. Голос Джорджа остановил его.Джордж был в ванной.

– Ослиная жопа.

– Джордж, я…

– «Джордж, я – ослиная жопа». Можешь ты это сказать?

– Я…

– Нет, скажи: «Джордж, я – ослиная жопа, которая забыланатянуть на лицо чулок».

– Я добыл д…

– Скажи это.

– Джордж, я – ослиная жопа. Я забыл.

– Забыл что?

– Забыл натянуть на лицо чулок.

– А теперь скажи все вместе.

– Джордж, я – ослиная жопа, которая забыла натянуть на лицочулок.

– А теперь вот что скажи. Скажи: «Джордж, я ослиная жопа,которая хочет, чтобы ее поймали».

– Нет! Это неправда! Это ложь, Джордж!

– Это как раз правда. Ты хочешь попасться, отправиться вШоушенк и работать в прачечной. Это правда, только правда и ничего, кромеправды. Это правда на палочке. Ты – тупая животина. Вот правда!

– Нет, Джордж. Это неправда. Даю слово.

– Я ухожу.

– Нет! – От паники перехватило дыхание. Она не даваладышать, как рукав старой фланелевой рубашки, который отец однажды засунул ему врот, чтобы оборвать его крики. – Нет, я забыл, я – тупица, без тебя я никогдане вспомню, что нужно купить…

– Желаю тебе хорошо провести время, Блейзер. – Голос Джорджапо-прежнему доносился из ванной, но стал заметно тише. – Ты его отличнопроведешь, когда тебя поймают, отправят за решетку и дадут гладить эти гребаныепростыни.

– Я буду делать все, что ты говоришь. Я больше не напортачу.

Потянулась долгая пауза. Блейз уже решил, что Джордж ушел.

– Может, я еще вернусь. Но не думаю.

– Джордж! Джордж!

Кофе закипел. Блейз налил одну чашку и прошел в спальню.Пакет из коричневой бумаги с деньгами лежал под матрацем со стороны Джорджа. Онвытряс деньги на простыню, которую постоянно забывал менять. Она застилалакровать уже три месяца, с того дня, как умер Джордж.

Навар с семейного магазина составил двести шестьдесятдолларов. Еще восемьдесят оказалось в бумажнике студента. Более чем достаточно,чтобы купить…

Что? Что следовало покупать?

Подгузники. Понятное дело. Если хочешь похитить младенца,нужно запастись подгузниками. И многим другим. Но он не мог вспомнить, чемименно.

– Что нужно, кроме подгузников, Джордж? – спросил он снарочитой небрежностью, надеясь застать Джорджа врасплох, чтобы тот отнеожиданности заговорил. Но Джордж на приманку не клюнул.

Может, я еще вернусь. Но не думаю.

Он убрал деньги в пакет из коричневой бумаги, заменилбумажником студента собственный, изношенный, поцарапанный, весь в трещинах. Вего бумажнике лежали две засаленные долларовые купюры, выцветшая кодаковская фотографияего обнимающихся отца и матери и фотография, сделанная в фотобудке – самогоБлейза и его единственного друга из «Хеттон-хауза», Джона Челцмана. А такжесчастливый полудоллар с изображением Кеннеди, старый счет за глушитель (из техвремен, когда они с Джорджем ездили на большом, вечно ломающемся«понтиак-бонневилле») и сложенный «полароид».

Джордж смотрел с «полароида» и улыбался. Чуть щурился,потому что солнце било в глаза. В джинсах и рабочих ботинках. В шляпенабекрень, сдвинутой влево, как и всегда. Джордж говорил, что сдвиг влевоприносит удачу.

У них было много разных трюков, и большинство из них (самыелучшие) не требовали особых усилий. В некоторых расчет строился на обмане, вдругих – на жадности, в третьих – на страхе. Джордж называл их мелкимнадувательством. А те трюки, что основывались на страхе, – страшилками.

– Я люблю это простенькое дерьмо, – говорил Джордж. – Почемуя люблю это простенькое дерьмо?

– Мало движущихся частей, – отвечал Блейз.

– Именно! Мало движущихся частей.

В лучшей из страшилок Джордж одевался, как он сам говорил,«слишком уж ярко», а потом отправлялся в некоторые известные ему бары. Они небыли барами для геев или барами для мужчин с нормальной сексуальнойориентацией. Джордж называл их «серыми барами». И жертва всегда находилаДжорджа. Сам Джордж никогда не проявлял инициативы. Блейз раз или два задумывалсянад этим (насколько мог задумываться), но так и не смог прийти к какому-товыводу.