На этот раз никто в магазин не вошел, а выручка, посколькудень был будний, оказалась меньше.

Грабитель на пути к двери остановился, обернулся.

«Сейчас меня застрелят», – подумал Нейсон. Но вместо того,чтобы выстрелить, грабитель сказал:

– На этот раз я вспомнил про чулок.

И вроде бы улыбнулся под нейлоном. А потом ушел.

Когда Клайтон Блейсделл-младший попал в «Хеттон-хауз», еговозглавляла директриса. Он не помнил ее имени, только седые волосы и большиесерые глаза за очками. Помнил, что она читала им Библию, а утренний сбор всегдазаканчивала словами: «Будьте хорошими детьми, и вас ждет процветание». Однаждыона не появилась на работе, потому что у нее случился удар. Поначалу Блейзподумал, что люди говорят, будто у нее случился угар, но потом все понял: удар.Такая головная боль, которая не проходит. Директрису сменил Мартин Кослоу.Блейз никогда не забывал этой фамилии, и не только потому, что дети прозвалинового директора Закон[28]. Блейз не забывал этой фамилии, потому что Законпреподавал арифметику.

Уроки арифметики проходили в кабинете №7 с желтым деревяннымполом на третьем этаже, где зимой стоял такой холод, что яйца отмерзли бы и убронзовой мартышки. На стенах висели портреты Джорджа Вашингтона, АвраамаЛинкольна и сестры Мэри Хеттон. Сестра отличалась бледностью лица, а черныеволосы, забранные назад, на затылке образовывали пучок, похожий на двернуюручку. Иногда после отбоя темные глаза сестры приходили к Блейзу, чтобы вчем-нибудь его обвинить. По большей части в тупости. В том, что он слишком тупдля школы, как и говорил Закон.

В кабинете №7 всегда пахло мастикой для пола, а запах этотвгонял Блейза в сон, даже если он входил в комнату бодрым и отдохнувшим. Подпотолком висели девять ламп в обсиженных мухами матовых шарах, которые вдождливые дни заливали комнату тусклым, печальным светом. Переднюю стенузанимала черная грифельная доска, над которой закрепили зеленые учебные плакатыс округлыми, по методу Палмера[29], буквами алфавита, прописными и строчными.После алфавита шли цифры, от 0 до 9, такие красивые, что от одного их вида тычувствовал себя еще большим тупицей и неумехой. Парты были изрезанынакладывающимися друг на друга слоганами и инициалами. Большая их частьпрактически стерлась (столешницы периодически ошкуривали и красили вновь), нополностью уничтожить следы творчества учеников не удавалось. Все партыкрепились к полу через железные диски. На каждой располагалась чернильница,наполненная чернилами, изготовленными компанией «Картерс инк». Того, ктопроливал чернила, пороли ремнем в туалете. Пороли и за черные следы от каблуковна желтом полу, и за баловство на уроке. Последнее называлось Плохимповедением. Пороли и за многое другое: Мартин Кослоу верил в эффективностьремня и Палки. Палки Закона в «Хеттон-хаузе» боялись больше всего, даже большечудовищ, которые прятались под кроватями маленьких детей. Палка являла собойберезовую лопатку, очень тонкую. Чтобы уменьшить сопротивление воздуха, Законпросверлил в ней четыре дырки. Он играл в боулинг за команду «Фалмутскиерокеры», и по пятницам иногда приходил в школу в рубашке для боулинга.Темно-синей, с его именем, вышитым золотыми буквами над нагрудным карманом. ДляБлейза буквы эти выглядели почти (но не совсем) как на палмеровских плакатах.Закон говорил, что в боулинге, как и в жизни, если человек упорно к чему-тостремится, страйки придут сами собой. Правой руке после всех этих упорныхтренировок и точных бросков силы хватало, и если он сек кого-то Палкой, больбыла жуткая. Все знали, что он прикусывал язык, когда наказывал мальчика Палкойза особо Плохое поведение. Иногда прикусывал так сильно, что язык начиналкровоточить, и какое-то время в «Хеттон-хаузе» был мальчик, который называл егоне только «Закон», но и «Дракула». А потом мальчик исчез, и больше они его невидели. «Вырвался» – так они говорили про тех, кого взяли в семью и оставили,может, даже усыновили.

Мартина Кослоу боялись и ненавидели все воспитанники«Хеттон-хауза», но больше всех боялся и ненавидел его Блейз. С арифметикой уБлейза очень, очень не ладилось. Он еще мог прибавить два яблока к трем, но сбольшим трудом, а сложение четвертинки яблока с половинкой уже находилось запределами его понимания. Насколько он знал, яблоко делилось лишь на куски,которые влезали в рот.

Именно на арифметике Блейз впервые смошенничал – с помощьюсвоего друга Джона Челцмана, тощего, уродливою, нервного, переполненногоненавистью мальчишки. Ненависть эта редко давала о себе знать. По большей частиона удачно скрывалась за толстыми линзами перевязанных лейкопластырем очков ичастым визгливо-идиотским смехом. Джон был естественной жертвой для болеестарших, сильных парней. И били его регулярно. Мазали лицо грязью (весной иосенью) и умывали снегом (зимой). Рубашки ему часто рвали. И он постояннопоявлялся из душевой с задом, отхлестанным мокрыми полотенцами. Но всегдавытирал снег или грязь, заправлял подол разорванной рубашки и продолжалвизгливо смеяться, потирая раскрасневшиеся ягодицы, и ненависть не проявляласебя. Как и его ум. Учился он хорошо (очень хорошо, ничего не мог с собойподелать), но в «Хеттон-хаузе» отметки выше «В» ученики получали редко. Неприветствовались такие отметки. Отметка «А» говорила о том, что ты считаешьсебя умником, а умников ждала трепка.

Блейз тогда начал прибавлять и в росте, и в ширине плеч. В одиннадцать-двенадцатьлет он ничем не выделялся среди остальных, а тут начал расти. Стал таким жебольшим, как и многие из ребят постарше. Но он никого не обижал на игровойплощадке и не хлестал полотенцем в душевой. Как-то раз Джон Челцман подошел кнему, когда Блейз стоял у забора в дальнем конце игровой площадки, ничего неделая, лишь наблюдая, как вороны садятся на ветки деревьев и взлетают с них. Онпредложил Блейзу сделку.

– В этом полугодии Закон опять будет учить тебя математике,– напомнил он. – Дроби продолжаются.

– Я ненавижу дроби, – ответил Блейз.

– Я буду делать за тебя домашнюю работу, если ты больше неподпустишь ко мне этих гадов. Конечно, буду делать ее так, чтобы он ничего незаподозрил, ни на чем тебя не поймал, но достаточно хорошо, чтобы ты получилпроходной балл. Чтобы потом тебе не пришлось отстаивать.

Джон говорил еще об одном наказании, не таком плохом, какпорка, похоже малоприятном. Наказанного ставили в угол кабинета №7 лицом кстене. И он не мог взглянуть на часы.

Блейз обдумал предложение Челцмана, покачал головой.

– Он узнает. Меня вызовут на уроке, и он узнает.